Астма. Высокая турбулентность
Шрифт:
[Пятница. Долгий день конференции]
Есть у Шекспира известное изречение: “Ад пуст, все демоны здесь”. В разных вариациях его произносят, но смысл один, он ясен, как день. Сейчас я думал о том, что, если фраза английского драматурга правдива, по закону сохранения энергии ангелы тоже давно покинули рай. Они не сидят на облаке, праздно болтая ножками и играя на арфе, а живут здесь и пробивают лбами стены, чтобы совершать добро. Эти существа жертвуют собой и своими желаниями, забывают о том, что Земля делает их оболочки бренными и тленными, не спят ночами, не успевают вовремя поесть. Этим изначально милым, воздушным и нежным созданиям
В такие путанные и туманные рассуждения меня занесло в зале конференции, когда после выступления Лены Оксана сделала всем очередной сюрприз. Она пригласила на мероприятие ее бывших пациентов. Было объявлено, что сегодня здесь собрались люди, которые хотят лично поблагодарить врачей ЦКБ РАН и являются живым доказательством работы их методики. А затем на сцену стали друг за другом выходить взрослые люди разного возраста от среднего до пожилого, которые совсем не являлись пациентами Лены. Они сопровождали детей.
Несколько подростков примерно по пятнадцать шли гордо и обособленно. Десятилетки и пятилетки шли за ручку со своими родителями, неугомонные трехлетки сидели на руках, а замыкали процессию две мамы с практически грудными детьми (сложно было сказать, год, полтора или два). Детей, пришедших поблагодарить своих спасителей, было около двадцати. От того, что у каждого был сопровождающий, небольшая сцена зала быстро переполнилась, так что некоторым пришлось встать рядом. Оксана попросила выйти всю команду врачей: Виталия Сергеевича, который многому научил Лену и часто присматривал за ходом операций или подменял ее, нескольких операционных медсестер, второго хирурга, диагностов и терапевтов, анестезиолога, нянечек. Дети дарили врачам цветы, говорили учтивое “спасибо”, но все, как один, самозабвенно бежали к Лене обниматься. Сегодня девушка выглядела очень просто: строгая офисная рубашка, кардиган и брюки. Я невольно вспоминал, как похожие ситуации происходили в стенах больницы.
Я многого насмотрелся прошлой осенью. Дети попадались совершенно разные: от добродушных и напуганных до паникующих и протестующих. Некоторых готовили к операции заранее, других привозили внезапно в тяжелом, обостренном состоянии. Ехали со всей России и даже из ближних стран. Каждый из них проходил длительную и непростую реабилитацию после операции в стационаре больницы. Бывали и послеоперационные осложнения, примерно в 15 % случаев, что в целом было хорошим результатом. Но как объяснить трехлетке, что ему нельзя сейчас бегать? И не только сейчас, еще через час, и завтра, и послезавтра, и, в общем-то, в ближайшие пару месяцев вообще бегать не придется. А как донести паникующему пятилетке, что это ощущение в груди не навсегда, что оно пройдет, а тело привыкнет? Как сказать десятилетнему хоккеисту, подающему большие надежды, что ему больше никогда нельзя будет заниматься любимым спортом? Может быть, через несколько лет, после тысячи специальных лечебных процедур и тонны анализов, но надежда не очень велика. А что делать с четырнадцатилетним дураком, который решил повеситься на стойке от аппарата ИВЛ? Да, он бесконечно рад, что его спасли, но зачем ему это все, ведь он не хочет быть нормально живущим инвалидом, ему кажется, что это клеймо, позор на всю жизнь.
Лена приходила ко всем и находила общий язык с каждым. Кому-то дарила памятные вещи, кому-то читала книжки, рассказывала истории из жизни, с кем-то играла немного, а с некоторыми очень серьезно и подолгу говорила, да так, что юный человек потом на неделю становился шелковым. От счастливых улыбок пары десятков детей, стоящих на сцене, сердце сжималось, потому что за все время я видел около сотни таких, а скольким запомнилась Лена даже представить не мог. Она была не просто хирургом, спасающим чьи-то жизни. Порой она показывала детям жизненный ориентир и была источником неиссякаемой надежды для родителей, попавших в эту беду со своими малышами. Знала как успокоить, приободрить, настроить
— Что думаешь, Дино? — ко мне подошла Оксана, вырвав меня из раздумий, после того, как все действо закончилось.
— Рай пуст! Все ангелы сюда слетелись! — озвучил одной фразой то, о чем думал все это время.
— Красиво. Это, кажется, Данте или Шекспир?
— Нет, Окс, это коллектив ЦКБ РАН, — улыбнулся я.
— Спасибо, дорогой. И ты в том числе. Вон уже стенд с нашим Бонечкой запускают.
Заведующая одушевляла аппарт, ласково называла его Боней, Бондюшей, Бонечкой. Иной раз, подходила и гладила его, приговаривая, какая она тупенькая в технологиях и ничегошеньки в этом не смыслит, но верит, что он — само совершенство. Выглядело весьма забавно. Главное, чтобы Оксана Аркадьевна не растрогалась прямо сейчас.
Толпа зрителей постепенно собиралась у стенда с аппаратом. Сказав небольшое предисловие, за пульт управления, к моему удивлению, сел Виталий Сергеевич. Я наизусть знал, что сейчас будет происходить. BionDi вырежет из податливого материала деталь такой точности, что на ней будут не только красивые рельефы, но и контуры микро-узоров, которые можно рассмотреть только под лупой. Эта программа уже заложена в нем, а хирургу-оператору нужно лишь присмотреть за верностью калибровочных процессов.
Сейчас меня больше всего волновало, куда делась Лена, ведь она должна была запускать BionDi. Так что я стал ходить в толпе и выискивать ее взглядом.
— Анюта, ты не видела Лену? — спросил у операционной медсестры.
— Она, наверное, в дамской комнате. Расчувствовалась что-то.
Не удивительно. Оксана наверняка ее не предупредила. Я видел издалека, как в голубых глазах плещется и норовит выйти из берегов едва сдерживаемое море слез.
Минуло примерно полтора месяца с нашего совместного вечера. Лена ушла с головой в работу. Почти не выходила из операционной, а в последние недели еще и не отлипала от BionDi. С того момента, как рабочий прототип аппарата был доставлен в больницу и собран, Лена посвящала все свое свободное время нашему творению. Обучалась работать с ним, тестировала его на пробных материалах и тканях из морга. Удивлялась, восхищалась, ворчала и возмущалась. Часами обсуждала это все с хирургами, инженерами и программистами проекта. Это было ее время. Я не вмешивался, потому что уже сделал все, что было в моих силах.
А еще не знал, как подступиться к Лене. После откровения, которое на меня снизошло, я впал в полнейший ступор, не имея информации о том, что "было сказано мной" в тот день. Терпеть не могу неизвестность. Все думал, как вывести девушку на этот разговор, прокручивал в голове тысячу сценариев, но ни один из них меня совершенно не устраивал, да и Веснушку невозможно было поймать в потоке дел.
Однако время тикало, заставляя меня нервно морщиться от пронзительных щелчков, которые издавали образные часы в моей голове. До ее свадьбы оставалось чуть меньше месяца, каких-то три недели. Я знал это, потому что увидел у Оксаны на столе приглашение на красивой бумаге почти сразу, как вернулся в Москву. Сказать, что меня пришибло в тот день — ничего не сказать. Но сейчас я был в более выгодном положении: я хотя бы знал, где нужно копать.
Этим вечером я планировал поймать Лену в неформальной обстановке и все аккуратно выяснить. Был ли у меня план? Нет. Я решил импровизировать. А сейчас внезапное исчезновение Веснушки меня дико нервировало, в особенности, потому что я еще больше приблизился к пониманию мотивов Лены.
Глядя сегодня в ее глаза, я убедился, насколько важно для Веснушки то, что она делает. Серьезная маска схлынула с ее лица при виде маленьких пациентов, обнажила всю суть. Собственная душа не принадлежала ей. В какой-то мере долг заставлял ее поддерживать связь с Остаповым младшим, ведь конфликт интересов мог бросить тень на отношения с главврачом. Сегодня я был намерен спросить и про это. Был готов объясниться, дать понять, что настроен серьезно, даже потянуть время, — что угодно. Однозначно стоило отложить свадьбу, и я хотел на это повлиять.