Астраханский вокзал (сборник)

Словин Леонид Семенович

– Вы хорошо помните, что оставили ячейку закрытой?
– спросила Колыхалова.
– За ручку подергали?

– Извините, родненькая, вы не за ту меня принимаете. Я могла оторвать - так дергала. Ничего, если я буду курить? Дико волнуюсь за вещи...

– Может, кто-то подсмотрел ваш шифр?

– Никто! Я же все понимаю! Если вы написали «Держите в тайне набранный шифр!», - она ткнула в «Правила эксплуатации», висевшие посреди отсека, - будьте уверены: я набрала шифр так, что никто не увидел.

– Тогда я что-то упустила...

– Разрешите,

я помогу, не обижайтесь... Давайте рассуждать логически! Раз никто посторонний не мог узнать шифр, тогда... Продолжайте развивать вашу мысль! Эти женщины, дежурные... Вы меня извините, родненькие!
– Она обернулась к работникам камеры хранения и тут же снова к Колыхаловой: - Разве нельзя у них посмотреть?! Должны быть какие-то ящички, подсобные каморки... Вы уголрозыск, вам лучше знать! В крайнем случае можно потом извиниться. Я сама, родненькие, перед вами извинюсь...

Даже Холодилин, заинтересовавшись, на время оставил без внимания своих сотрудников.

– Может, вы доверили шифр кому-нибудь вне вокзала?
– Колыхалова прервала потерпевшую величественным жестом примадонны.
– Кто знал, что ваши вещи здесь?

Женщина застыла, словно наткнулась на неожиданное препятствие.

– Господи, как я могла забыть?! Своей подруге...

– Кому еще? Вспомните.

Денисов участия в разговоре не принимал, рассматривал наружные цифры соседних секций.

– Только ей - я просила съездить за моими вещами. Она вчера приехала ко мне поздно, сказала, что ячейка не открылась. Какая же я слепая...

– Подождите!
– возмутилась Колыхалова.
– Какие у вас основания подозревать?

– ...Я решила, что она что-то напутала, не придала значения!
– Заявительница снова закатила глаза к потолку.
– Тут мне надо самой... Я ей скажу: «Тоня, родненькая! Пока не поздно! Милиция ничего не знает! Не бери грех на душу!»

– А если не она?

Колыхалова и Блохин обсуждали ситуацию серьезно: потерпевшая не вызывала симпатии, но они не имели права руководствоваться такими критериями, как «симпатия» и «антипатия».

– Извинюсь! «Тоня, - скажу, - родненькая, извини, ради Бога!» - У нее было два обращения - «родненькая» и «друзья мои», - и она поочередно пользовалась обоими.
– Вы не могли бы сделать у нее обыск?

Блохин снял шляпу-«дипломат», основательно размял поля.

– А если кто-нибудь вот так покажет на меня, на вас? Что тогда? Обыск?!

– Надо же что-то делать, друзья мои! Не век же стоять здесь!

– Мария Ивановна, - неожиданно обратился Денисов к дежурной по камере хранения, - откройте еще раз ячейку. Пожалуйста.

Зуммер не привлек внимания других пассажиров, они продолжали заниматься своими делами. Денисов заглянул внутрь: несколько пачек в типографской обертке, отрывные календари... Ячейку занимал книгоноша, тот самый, что рекламировал все поступавшие к нему издания как детективы.

Денисов не спеша произвел тщательный осмотр. Книгоноша был человеком предприимчивым, острым на язык, некоторые подходили нарочно, чтобы его послушать. Как-то

один из покупателей вернулся к нему с жалобой:

– Вы говорили, детектив! А здесь об осушении торфяника...

Книгоноша и глазом не моргнул:

– Жизнь работяг вас не интересует?! Вам только про жуликов подавай! Где вы трудитесь, любопытно? С удовольствием бы приехал к вам на службу...

Денисов вынул голову из ячейки.

– В этой ячейке лещ не лежал. А если лежал, то давно, - книгоноша никогда не положил бы товар в ящик, пропахший рыбой.

– Извините, друзья мои!
– Женщина с силой погасила сигаретку о край урны.
– Всему существует предел. Кто-то есть и повыше вас...
– Она неплохо разобралась в ситуации и косвенно обращалась к прохаживавшемуся по отсеку Холодилину.

– Мария Ивановна, пожалуйста, проверьте монетоприемник.
– Денисов привычно откинул воротник куртки назад.

Дежурная по камере хранения другим ключом - не тем, каким открыла ячейку, - извлекла монетоприемник, стальную копилку, в которой скапливались пятнадцатикопеечные монеты.

– Я так и думал, - Денисов потряс металлической погремушкой, - здесь только одна монета!

– Выходит, я не платила?!

– Выплатили...

Колыхалова на лету поймала его мысль.

– ...Только до тридцатого декабря. Тридцатого у нас выемка денег. Раз второй монеты нет, значит, вы опускали свою до выемки...

– Что из того?

– Надо было на третий день приехать и доплатить. Здесь же написано - срок хранения три дня!

– А мои вещи...

– На складе забытых вещей. Сейчас я позвоню туда.

Сабодаш пошел проводить заместителя начальника управления к машине.

– ...Денисов в таких делах как рыба в воде. Вот! Чувствую, возьмете его от нас, товарищ полковник! В добрый час.

Холодилин молчал.

За годы работы наблюдал он многих работников, в том числе таких, как Сабодаш, - честных, старательных, в то же время часто попадающих в тупик. Такие работники, Холодилин знал это, отнюдь не были бесполезны: когда версия бывала определена, никто скрупулезнее и тщательнее, чем они, не проходил столбовой дорогой поиска. Безусловно, главную силу уголовного розыска составляли другие - их было абсолютное большинство, те, кто умел извлечь из доказательств максимум того, что из них можно извлечь. И были единицы. Они смотрели на улики под каким-то совершенно неожиданным углом зрения и поэтому замечали то, что упускали другие.

«Нет, - подумал Холодилин, вышагивая рядом с Сабодашем, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить людей, устремившихся в метро, - начальник штаба подыщет себе другого работника. Место Денисова в уголовном розыске, в самой гуще событий, на вокзале».

Поняв, что полковник не намерен говорить на эту тему, Сабодаш перевел разговор:

– Это верно? Говорят, «Голубой огонек» будет к юбилею детективов... О нас!

3 января, 6 часов 40 минут

Все эти дни Денисов ни разу не вспомнил о доме. И вот он возвращается с дежурства.