Астраханский вокзал
Шрифт:
– Если приходится топтать газон, чтобы сократить путь, – объяснял Илья новейшую концепцию, – значит, дорожки проложены не там, где следует.
Тесть не соглашался.
– Человек должен желать пройти весь путь! Не укорачивать. Иначе вот к чему подойдем! – Старик доставал с полки белый полиэтиленовый стакан без ручки. – Будет в каждом доме по такому сервизу на сто персон. Попил чай – и можешь выбросить!
– При чем здесь стакан?
– Старались, как прямее да короче!
Спор был с подтекстом.
– …Слышал я, – не уступал тесть, –
…В полутемном тамбуре электрички на полу стояли лужи. Свет полностью не зажигали. Илья внезапно очнулся, откинул голову к стене.
«Зачем я здесь? – подумал он. – Какого черта мне надо?!»
Теперешнее положение требовало от Ильи ежечасно новых, каждый раз все более удовлетворительных объяснений. Необходимо было доказать самому себе, что не сошел с ума, не заболел, не сделал страшной, непоправимой ошибки, совершив этот внезапный на сто восемьдесят градусов поворот – оставшись в Москве и решившись на авантюру с Капитаном.
«Все время думаю об одном и том же! Какой тогда прок от всего этого? Ведь, кроме меня и Капитана, никто ни о чем не знает! Только я и он. Но Капитан не в счет – через пару дней мы расстанемся. Значит, все дело во мне. Почему же не посмотреть проще? Скажем, так: „Лыжник Илья М., воспользовавшись боковой лыжней, слегка выпрямил дистанцию гонки. Конечно, это нельзя приветствовать, но до него так поступали многие!.. «Выпрямил“. Видимо, никуда не уйти от этого слова“.
Заработали моторы, люминесцентный свет разлился по вагону. Илья вздохнул свободнее.
«…Во мне ничто не изменилось. Так же я продолжаю любить жену, сына, рисунки Анри де Тулуз-Лотрека, „Дон-Карл оса“, арию Далилы. Экономия в бюджете не распространяется на книги, музыкальные записи. Без „Москоу ньюс“ я уже давно никуда не хожу, при первой возможности зубрю слова. Лексика, упражнения, увеличение словарного фонда – все, как было раньше. Одно должно измениться: через несколько дней я куплю дачу, а через год – машину! Как это у Стендаля? „Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если это человек мужественный, пусть пробивается сам“.
31 декабря, 22 часа 40 минут
– Товарищ Денисов! – разнесли по вокзалу динамики. – Срочно подойдите к бригадиру поезда номер пять Москва – Баку. Повторяю…
Денисов взглянул на часы: посадка на бакинский заканчивалась.
Стеклянный свод над платформой дальних поездов усиливал возникавшие внизу звуки – шарканье ног, голоса, таинственные звонки, доносившиеся из операторской.
У последнего вагона затянутый в форменный плащ бригадир поезда внимательно слушал, что ему поочередно говорят майор Блохин и незнакомый пассажир. Появление Денисова всех троих как бы подхлестнуло.
– Вот товарищ две сумки поставил в купе и пошел за женой. – Блохин, не снимая очки,
Он передернул плечами. Вечер старший инспектор провел на перроне и основательно промерз в своем колючем пальто и новой шляпе-«дипломат» с загнутыми вверх полями.
– Да-а, – вздохнул бригадир и еще сильнее затянул кушак на плаще, – такой это день, товарищ! В четвертый вагон на одно место три билета продали, в шестом тоже два двойника… – Голова его была крепко забита своим. – Куда их посадить, ума не приложу. А ехать всем хочется!
– Сержанта я послал в метро, к эскалатору. Сейчас следует хотя бы часть вещей переписать, – в руках Блохин держал блокнот и авторучку, – ориентировать наряд… И поезд отходит!
Денисов заметил, что движение в вагонах прекратилось. Провожающие выстроились вдоль окон.
– …Может, тебе стоянку такси перекрыть, Денисов?
– Действовали не без головы, – потерпевший мигнул Денисову, – видно, следили. Я успел кое-что узнать: оказывается, вторая проводница все видела. Главный у них – в коричневом пальто, носатый. Он на стреме стоял, потом исчез. На левой поле нижняя пуговица пальто оторвана…
– Вы в каком купе едете? – спросил Денисов потерпевшего.
– В третьем. Девятое и десятое места. Если выходы на площадь перекрыть, по-моему, можно еще задержать: примета характерная!
– Извините.
Денисов бросился к вагону.
– Зеленый дали! – крикнул Блохин.
Тамбур был забит людьми.
– Провожающие! – волновалась в дверях проводница. – Есть еще провожающие?
Денисов протиснулся вперед. В первом купе ехали летчики.
– Не видели, здесь выносили сумки?..
– Разве уследишь?
Во втором и третьем купе он тоже ничего не узнал.
– Здесь уже спрашивал какой-то мужчина, – сообщили в четвертом.
Неожиданно Денисов увидел две одинаковые сумки, занимавшие всю нижнюю полку соседнего купе.
– Чье это?
– Когда мы вошли, они уже стояли.
Послышался толчок. Поезд отправился.
– Товарищи, чьи сумки?
На голоса в купе пробилась женщина.
– Господи! Как вы нашли?!
– Ваш муж поставил их в чужое купе…
По забитому людьми проходу Денисов устремился назад. Навстречу, энергично работая локтями, двигался потерпевший. Как пловцы на дистанции, не замечая друг друга, проследовали они каждый по своей дорожке. Проводница закрывала тамбур.
– Нельзя! – крикнула она Денисову. – Теперь только через два часа.
– Уголовный розыск!
Тон его не позволил усомниться. Денисов спустился на подножку. Опережая свой тихий свист, совсем рядом – по соседнему пути – проскочила электричка.
– Осторожнее!
Денисов спрыгнул с поезда за выходными стрелками. Блохин ждал его в конце платформы.
– Порядок? Думал, тебя в Баку увезут!
– Со спальными местами туго.
На перронах, успел заметить, пассажиров сильно поубавилось – верный знак, что время приближается к полуночи.