Астральный летчик
Шрифт:
Алик тыкал горлышком прямо в губы Андрюше. У Андрюши в ушах гудело, как в старом телевизоре. Он взял бутылку, отхлебнул.
— Зажуй, зажуй. — Алик развернул вафельное полотенце. — Видишь, как меня твоя Танечка снарядила. А? И рыбка, и курочка, и колбаска. Бери от ее щедрот, пользуйся, не убудет.
Андрюша взял кусок копченой колбасы. Откусил и тут же выплюнул. Зубы заныли.
— Не прожевать? — посочувствовал Алик.— Сполосни рот.
— Чем?
— Да водкой! — протянул ему бутылку Алик.
Андрюша побулькал водкой
— Слушай! — Алик завинтил бутылку. — Идем-ка в Соловьевский сад! К Румянцевым победам. Идем, Андрюша, выпьем за твою победу!
Андрюша шумно вьшлюнул водку:
— Какая победа?! Он меня чуть не убил… Если бы не ты…
— А ты их чуть не убил! — хохотал очкастый.— И «папу», и Чена! Чуть их не убил и даже не заметил!…
— Как это?… — уставился на него Андрюша.
— А так! Не зря тебя подставили, Андрюша. — Алик подошел вплотную, Андрюша увидел в его затемненных очках свою искореженную рожу. — Андрюша, а Сергей Николаевич тебе про драку ничего не говорил?
— Нет. — Андрюша отвернулся, не от него, от своей изувеченной рожи.
— А сколько он тебе заплатил? — не отставал Алик.
Андрюша выташил из заднего кармана две зеленые бумажки.
— Двадцать долларов?! — заорал Алик.— Ты себя под Чена за эту дрянь подставил?! Как тебе не стыдно, Андрей?! А еще Первозванный!
— Так я же не знал ничего. — Андрюше было очень стьщно от его жуткого крика. — Он сказал, возьми погуляй, помяни братанов. Я и взял…
— Ах, он даже тебя не предупредил, что драться придется?
— А зачем мне драться в мой праздник? Что я, дурак?
— Ты-то дурак. Это ясно, но он какая сука!
Алик уставился в крутую стену разведенного пролета. Под луной блестели трамвайные рельсы. Рельсы уходили прямо в звездное небо.
— Сука-сука-сука, — пропел Алик на знакомый мотивчик про Ксюшу в юбочке из плюша.
Он был опять абсолютно трезв, и Андрюша поразился этой его удивительной способности — хмелеть и трезветь мгновенно.
— Значит, выяснил, что ему нужно, и гуляй, Андрюша, — рассуждал про себя Алик. — Так-так-так, — говорит пулеметчик… Нет-нет-нет, — говорит пулемет… Так дело не пойдет! Мы их наколем, дохлых фраеров! Мы их наколем, Андрюша!
Алик засмеялся на всю набережную детским веселым смехом и обнял Андрюшу рукой с бутылкой.
— Ну-ка, пошли, пораскинем оставшимися мозгами, как это нам лучше сделать. Пошли, Андрюша.
Андрюша хотел скинуть с плеча его руку с бутылкой, уйти, побыть одному… Только уходить было некуда. Вдали торчали в небе пролеты Дворцового моста. До утра с Васильевского не выбраться. И он пошел в обнимку с Аликом.
Они прошли длинный мрачный фасад Академии художеств. Впереди таинственно чернел Соловьевский сад. На войне Андрюша привык не доверять «зеленке», будь то чахлый кустарничек или редкая рощица. Прежде чем войти в «зеленку»; ее долго поливали свинцом, утюжили танковыми пушками и артиллерией —
Андрюша остановился, ушел из-под руки Алика и направился через дорогу к спуску, к Неве.
— Первозванный, ты куда? — крикнул вслед Алик.
— К воде.
— За-ме-ча-тель-но! — Каблуки Алика зацокали по мостовой. — Сфинксы нам и нужны! Самое лучшее место для разгадки неразрешимых задач!
Андрюша только сейчас заметил, что по бокам спуска сидели, поджав под себя хвосты, два льва с человеческими головами. На головах у них высились шапки, похожие на шахматные фигуры. Сфинксы, как в зеркале, улыбались друг другу под луной.
— Привет! Загадочные мои сотрудники! — Алик подпрыгнул и громко шлепнул сфинкса по гранитной ляжке.
По мокрым скользким ступенькам Андрюша спустился к воде. По реке медленно, против течения, поднимались караваном белые самоходные баржи. Ближе к берегу по течению телепал, отчаянно дымя, закоптелый буксирчик с высокой старомодной трубой. На грязном борту четко читались большие буквы: «Виктор Гюго». Андрюша даже улыбнулся разбитыми губами.
Он встал на колени. От воды пахло мазутом и тиной. Вода была теплая и жирная, как остывший суп, как «Пиратская похлебка».
Андрюша снял беретку, смочил лицо и волосы, отфыркнулся и встал.
На гранитной полукруглой скамейке под сфинксом Алик раскладывал на вафельном полотенце закуску. Выставил у бутылки пару пластмассовых стаканчиков.
— Все готово к жертвоприношению! — позвал он Андрюшу. — Садись!
Андрюша сел на теплый, не остывший еще гранит. Алик разлил. Водка, тяжелая, как ртуть, плюхалась на дне стаканчиков.
— Что загрустил, Андрюша?! — Алик подал ему стаканчик и пропел весело: — Ах, Андрюша, печалиться не надо!… За одного битого двух небитых дают… Прозит, Первозванный!
Они выпили.
О гранитные ступеньки плескалась волна, поднятая энергичным «тружеником моря». Рябилась лунная дорожка. На той стороне темнел силуэт Медного всадника. Поблескивал под луной купол Исаакия. Прямо почтовая открытка. Андрюшу тошнило от этой красоты. Горы честнее. Чужие горы. Чужие люди. Для них ты враг. А здесь?… В родном городе, в этой красивой декорации чьей-то незнакомой пьесы — чужой!… Ты никто! Ты просто никому не нужен.
За Исаакием полыхнула зарница. Заорали, затрепыхались в листве Соловьевского сада воробьи. Алик засмеялся тихо:
— Слышишь, как бесятся, как они волнуются?…
— Им-то чего волноваться?
— Как это «чего»? Начались воробьиные ночи! Жуткие ночи. Волшебные ночи… На целую неделю. А все из-за тебя, Андрюша… Все из-за тебя…
— Я-то при чем?
— Второе августа твой день. День Ильи-пророка.
— Нам командир говорил. Илья-пророк — наш крестный.
— Только ваш крестный отец живым на небо взят. А вас, «крестничков», оттуда на грешную землю сбрасывает. «Зачищать» грехи. Небольшая разница.