Астральный летчик
Шрифт:
У бывшей «Военной книги», в доме Голландской церкви, книжные развалы боевых гражданских лиц. Они агрессивно предлагают встретиться с прекрасным, предлагают альбомы Босха, Брейгеля и Дали, не замечая, что окружающая действительность далеко превосходит все «старания маэстро».
У Казанского звенят колокольчики и бубны. Обритые наголо, босые кришнаиты, обернутые в оранжевые простыни, кружат радостный хоровод вокруг русского маршала шотландского происхождения Михаила Богдановича Барклая-де-Толли. Маршал, опустив голову, внимательно слушает их заунывное пение. А над маршалом сверкает реклама пива «Хольстен».
Жарко… Но на теневую
Переход Невского в начале августа — это аттракцион, смертельный номер! Непрерывным потоком, невзирая на светофор, по расплавленному асфальту угрожающе шуршат «мерседесы», «ауди» и «тойоты». Вежливо прижимаясь к тротуару, их пропускают домоделанные «Жигули» и «Москвичи». И некому свистнуть вдогонку иностранной ораве, некому погрозить им полосатым жезлом…
А за спиной фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова с десяток желтых автобусов. В автобусах в открытые окна покуривает ОМОН. Этих мелочи жизни не касаются. Они ждут ДЕЛА! Старый фельдмаршал указывает им подзорной трубой на Дом книги. Не знает, что книга у них уже есть…
У Гостиного гремит медью бродячий диксиленд. Полысевшие, поседевшие бывшие кумиры «Пятилетки» и Мраморного лихо жарят тему своего музыкального детства. «Когда святые маршируют» слышит Невский от Адмиралтейства до Московского. Играют они от души, и кажется: вот-вот от Московского вокзала появится колонна марширующих святых в белых незапятнанных ризах. И все устроится. Все будет хорошо, как говорится.
Перед диксилендом любимец Гостиного — городской сумасшедший дядя Гена. Дядя Гена в зеленой пограничной фуражке, в военных галифе и рваных кедах. На мотив «Святых» дядя Гена поет хриплым пропитым Голосом частушки на злобу сегодняшнего дня.
Какая чудная страна, Не мир теперь и не война. А мы с тобой, как мухи, дохнем От спида, девок и вина…Обыватель дружно хохочет. Здесь хорошо. Не жарко и весело. Можно и постоять. Рядом остановилась стайка пожилых, розовых, как парниковые помидоры, иностранцев.
Пьяные финны на Невском отдыхают. Как сосед— алкаш в коммунальной квартире. И не уехать никуда, и противно. Финны жестикулируют с живостью итальянцев, кричат на своем протяжном угро-финском. Свою скандинавскую сдержанность они оставили у первого магазина под Выборгом.
Певец «Невского проспекта», Николай Васильевич Гоголь, скорбно прячет свой бронзовый нос в воротник шинели: «Скучно на этом свете, господа!»
Наконец-то появился на Невском Хозяин! Даже «мерседесы», «тойоты» и «ауди» скрылись куда-то. Как под землю провалились. Замерли у тротуаров расписанные модной рекламой ветхие, набитые до отказа троллейбусы. От Аничкова моста, ревя сиреной, мигая предгрозовым светом, на Невский вылетел бело-голубой «форд-эскорт». На борту завораживающая надпись: «ГАИ Санкт-Петербург». Нескладно, но внушительно. «Эскорт», густо матерясь через динамики, очистил Невский в считанные секунды. Опустел Невский.
Заволновались лоточники. Тревожно вглядываясь вдаль, стали оттаскивать товар поближе к стенам домов. Обыватель, наоборот, потянулся к краю тротуаров, вытягивая шеи в сторону Московского вокзала.
Из дрожащего над мостовой марева надвигается черный силуэт. Непонятный силуэт. И нестройный, гул. Будто движется на город грозовая туча. Замер
Коренные обыватели с тревогой поняли, что дядя Гена прав. Сегодня — второе августа. День Воздушно-десантных войск. И держаться действительно надо. Надо держаться подальше.
В лучах заходящего солнца сверкнуло желто-голубое знамя ВВС над серой колонной. Поседевший диксиленд грянул им навстречу свой коронный марш. «Когда святые маршируют» вновь загремело над Невским. Но парни в голубых беретах держали свою тему. Поддатые и суровые, они, перекрывая диксиленд, пели «Варяга».
Все вымпелы вьются и цепи гремят, Наверх якоря подымают. Готовые к бою орудия в ряд На солнце зловеще сверкают…Дядя Гена надел свою пограничную фуражку, протиснулся сквозь толпу к ним навстречу и взял под козырек. По небритым щекам его катились крупные слезы. Дядя Гена открыл рот, хотел прокричать с детства знакомые слова, но горло перехватила судорога. Он так и стоял впереди толпы с рукой под козырек, открытым ртом и мокрыми небритыми щеками.
Прощайте, товарищи! С Богом! Ура! Ревущее море под нами. Не думали, братья, мы с вами вчера, Что нынче умрем под волнами…Вдоль Гостиного гордо проплыло желто-голубое солнечное знамя. Перед знаменем вразвалку шагает усатый майор, увешанный боевыми орденами и медалями. За ним в тесном полосатом строю совсем еще зеленые пацаны, только что вернувшиеся из «горячих точек», и уже поседевшие «пожилые», израненные афганцы. От строя веет мощью, капитальностью и тревожной прохладой. Вглядевшись, увидишь в строю и себя. Не сегодняшнего, конечно. Себя «эталонного». Каким когда-нибудь вспомнят тебя друзья на кладбище.
Свистит и гремит, и грохочет кругом. Рев пушек, шипенье снарядов. И стал наш бесстрашный и гордый «Варяг» Подобен кромешному аду…Майор ведет их на Дворцовую. Не на штурм Зимнего. На митинг. Отдать последний долг тем, кого нет сегодня с ними, тем, кто остался в чужих горах, так и не увидев родного Питера.
«Ногу!» — обернулся к колонне усатый майор, и десант ударил— в расплавленный асфальт стоптанными кроссовками, штатскими ботинками и дачными сандалиями. «И раз! И раз! И раз!» — спиной вперед шагает майор, улыбаясь, оглядывает своих орлов. Мальчики еще хоть куда. Голубые береты на стриженых затылках, камуфляжные штаны, майки-тельники. На левых предплечьях татуировки. Знаки родных частей. Тут и Псковская, и Тульская десантные дивизии. У некоторых на фоне крылатого парашюта гордые буквы ДШБ. Десантно-штурмовая бригада. Это — смертники. Камикадзе. Их татуировка, наколотая синей тушью, отливает кровью. Своей и чужой.