Астрид и Вероника
Шрифт:
Мне казалось — все чувства будто обострились, словно слезы дочиста промыли меня, и я с особой четкостью видела, как много вокруг прекрасного. Над головой расстилалось бескрайнее синее небо, подо мной поблескивала трава, поляну высокими стражами окружали ели. Все это было прекрасно. И все в молодом крепком теле Ларса тоже было прекрасно — белизна незагорелой груди и опаленные солнцем руки, пушок на затылке… И когда Ларс расстегнул мою блузку и губы его коснулись моей груди, я ощутила себя частью вселенской красоты и благости. Я тоже прекрасна. Я живая.
Но я знала — долго это не протянется.
Всю следующую неделю я чуть ли не ежедневно навещала поляну и по дороге, у заветного
Лишь позже я узнала про несчастный случай. Во время сбора урожая Ларс упал с балки на сеновале и сломал шею. Он умер мгновенно.
Новой весной я опять вернулась на поляну за ростками земляники. Я была уверена — они у меня приживутся, кто бы что ни говорил.
С тех пор миновало больше шестидесяти лет, а земляника моя лесная так и растет в саду. Не знаю, цела ли та поляна и есть ли там по-прежнему земляника. Скорее всего, поляна заросла, лес взял свое. И должно быть, земляника с той поляны только у меня и осталась.
Жаль, что я не сберегла как следует память о том далеком лете. Надо было хранить ее, заботиться о ней, как я заботилась о своей земляничной грядке. Дать ей расти, пускать новые побеги, плодоносить… Может, тогда многое сложилось бы иначе. А я ею не дорожила — и позволила другим воспоминаниям заслонить все. Но я вот думаю: а вдруг земляничная грядка и память о том лете — это одно и то же? Я наконец вернула их себе.
Глава 11
15
Бо Бергман. Сердце. Сборник «Человек» (1908).
Астрид умолкла, а музыка — та стихла уже давно. Воцарилась тишина. Вероника задула свечи, и теперь они с Астрид сидели в призрачном свете, не дневном, но и не ночном.
— Время… Не понимаю я, что это такое, — произнесла Вероника. — Кажется, никогда не понимала, в чем его суть. Воспоминания ведь существуют как бы вне времени. Порой кажется, что вчерашний день был так же давно, как и прошлый год.
Астрид не ответила. Отпила земляничного ликера, взглянула на Веронику.
— Отчетливее всего я помню какие-то мимолетные мгновения, — продолжала та. — Целые годы вообще не задержались в памяти, забылись бесследно. А отдельные минуты так впечатались в память, что я заново переживаю их каждый день.
— Да, я что-то такое и говорила в наш первый день у реки, — не сразу отозвалась Астрид. — Помню, смотрела на новые дома, и они для меня вроде грибов — мерещится, будто взяли да и выросли в считаные дни. А поле, которое было на их месте шестьдесят лет назад, до сих пор вижу как живое, словно и не девалось никуда. — Она попивала ликер, после каждого глотка плотно смыкая
Вероника устроилась поудобнее, подперла руками подбородок.
— У меня вся жизнь из каких-то клочков и обрывков. Некоторые такие яркие, что заслоняют всё остальное. И как с ними быть? Из этих кусочков и узора никакого не сложишь — не получается, не стыкуются они друг с другом и в целое тоже не складываются. У меня ощущение, что вся моя жизнь вспыхнула и погасла, а после этого в окружающем мире все так перепуталось, что я его не понимаю. Остались какие-то осколки, и их груз всегда со мной, куда бы я ни отправилась. Они острые, я все время режусь, да и поклажа тяжелая. К тому же я знаю, что есть и другие обломки моей жизни, не такие памятные, но они все равно существуют, и их тоже надо как-то вклеить в единое целое. Я хочу вспомнить все. Но, наверно, не стоит с этим спешить. Сначала мне надо отдохнуть. Отстраниться от пережитого — тогда-то я пойму, смогу ли сложить осколки в единое целое. Тогда-то смогу взглянуть в лицо реальности и смириться с тем, что у меня осталось.
Лицо Астрид в сумерках летней ночи напоминало белую маску, окруженную ореолом седых волос, а у Вероники было как треугольник с темными провалами глаз, не отражавших свет. Порыв предутреннего ветерка зашелестел ветвями за окном.
— Когда я повстречала Джеймса, у меня в жизни началась новая эпоха. Будто все, что было раньше, внезапно закончилось, — глядя за окно, призналась Вероника. — Все прежнее как-то померкло, отступило на второй план. Я мгновенно перенеслась в новый мир, где и краски были ярче, и звуки резче, и запахи сильнее. И некоторое время этот мир казался мне родным.
Глава 12
ВЕРОНИКА
Когда я мысленно погружаюсь в прошлое, мне кажется, что так все и было с самого начала. Конечно же, это неправда. Память снова шутит со мной свои шутки. А было так. Он улыбнулся через стойку бара и подтолкнул ко мне кружку пива, и мир слегка дрогнул, слегка изменился. До этого мига моя жизнь была предсказуемой и устоявшейся. Я жила в неспешном, дружелюбно-безразличном мире, и потому у меня всегда получалось взвешивать и продумывать все свои поступки. В этом мире легко было ориентироваться по карте, и карта у меня была. А в мире Джеймса я всегда терялась и не знала дороги.
16
Рагнар Экелунд. Ты со мной… Сборник «Огни в темноте» (1941).
Мы познакомились в лондонском пабе, точнее в Хэмпстеде, — Джеймс работал там барменом, а я заглянула туда с датчанкой Сюзанной, хозяйкой галереи, где я тогда работала. С нами пошли еще трое ее приятелей, их я видела впервые, но компания подобралась славная — одна девушка, художественный критик, писавшая для разных изданий, ее друг-айтишник и, наконец, художник Брент, чьи работы Сюзанна выставляла у себя. Все четверо давно знали друг друга, поэтому я чувствовала себя не в своей тарелке. И когда пришла моя очередь угощать всех, я охотно отлучилась от стола к стойке — заказать выпивку.