Астронавты (худ. В.Калашников, А.Ермолин)
Шрифт:
— Вы нас видели? — удивляется Солтык. — Вы там были? Ну, не говорил ли я? — обращается он к кому-то. Потом снова ко мне: — Мы слышали пеленг самолёта, когда пролетали там. Мы вызывали вас, кружили с четверть часа, но слышимость там очень плоха, и я подумал, что ошибся.
— Вы не ошиблись... — сказал я тихо, словно сам себе.
Теперь я всё понял. Радио моего самолёта сигнализировало всё время, даже тогда, когда я блуждал по Мёртвому Лесу. Самолёт стоял, вероятно, на самой границе ионизированного слоя, и потому Солтык услыхал сигналы. Одно только мне неясно...
— Вы видели самолёт? — спрашиваю я.
— Нет. Вы приземлялись?
— Да.
Это удивительно! Летели на
— А пеленгатор тоже не помог? — спрашиваю я снова. — Помехи, да?
— Да.
Теперь я должен быть особенно внимательным, ибо в центре экрана появляется светлый кружок. Это означает, что я уже недалеко от ракеты. Самолёт не может попасть внутрь таким же образом, как он оттуда вылетел.
Солтык снова заговорил:
— Вы видите нас, пилот?
— Нет, — напрягаю зрение, но вокруг клубятся только молочные пары.
— Тогда переходите на радар. Как вы себя чувствуете?
— Отлично.
На экране радароскопа вскоре появляется маленькое продолговатое веретено. Солтык продолжает:
— Начинаю подавать. Восемь, пятнадцать.
— Восемь, пятнадцать, — повторяю я и слегка нажимаю рукоятку газа, поднимая в то же время нос машины кверху. Я стараюсь удерживать изображение ракеты на скрещении белых линий в радароскопе. Самолёт и ракета должны сблизиться по меньшей мере на пятнадцать метров — эволюция довольно лёгкая, нужно только тщательно следить за показаниями приборов.
— Шесть, шесть!
— Шесть, шесть, — повторяю я. Ещё минута — и туча надо мной темнеет. Я отрываю глаза от ненужного уже радароскопа. Из белой глубины вынырнул корпус корабля.
— Я вас вижу! — кричу я, проверяя показания стрелок. — Один, восемь!
— Один, восемь, — отвечает Солтык. — Внимание! Переходим на «ВГ»!
«ВГ» означает вспомогательное горючее. Принимая самолёт, ракета выключает двигатель, так как при неудачном манёвре самолёт может попасть в струю атомного выхлопа, а это равносильно катастрофе. Поэтому в таких случаях применяется «вспомогательное горючее» — смесь водорода с кислородом.
Рокот двигателей меняется. Равномерный гул становится высоким, прерывистым: это воют компрессоры турбореакторов. Я осторожно передвигаю рычаг управления. Огромное выпуклое брюхо «Космократора» уже бросает на меня свою холодную тень.
— Ноль шесть!
— Есть ноль шесть!
Теперь направление и скорость обеих машин должны совпасть возможно точнее. Я напряжённо слежу за отступающей стрелкой указателя и по миллиметру передвигаю рычаг.
— Ноль! Внимание, ноль!
— Есть ноль.
«Космократор» висит прямо надо мной. Кажется, вытянув руку, я мог бы коснуться тёмных ребристых пластин его панциря. Раздаётся глухой скрежет. В обе стороны расходятся створки, раскрывается внутренность грузового люка, и самолёт, притянутый магнитным полем, летит кверху. В тот момент, когда дневной свет сменяется темнотой, я выключаю мотор. Створки с шумом закрываются. Ещё один удар металла о металл — это эластичные опоры принимают на себя тяжесть машины. Слышен пронзительный свист сжатого воздуха, вытесняющего из шлюза ядовитую атмосферу планеты. Потом всё стихает, и лампы загораются спокойным светом.
ПРАВИЛО ШТОПОРА
Меньше чем через час ракета была уже над озером. Мы снижались, а горы становились всё больше и выше, водная гладь расстилалась
Когда двигатели умолкли, Арсеньев вызвал меня в кают-компанию и в присутствии всех членов экспедиции потребовал отчёта о моём полёте. Я был уверен, что моё открытие изменит направление исследований и что мы немедленно отправимся в Мёртвый Лес на поиски металлических шариков. Своего маленького пленника я по неосторожности потерял: в момент взлёта ветер сбросил его с крыла вместе с коробочкой.
Когда я окончил рассказ, наступило короткое молчание.
Арсеньев его прервал:
— Вы разочаровали меня. Кто может сказать, окончилось ли благополучно ваше путешествие? Ведь мы не знаем, сколько излучений поглотил ваш организм. Вылазка вглубь Мёртвого Леса не только непростительное легкомыслие, а и провинность. Вы не имели права рисковать своей жизнью. Вы хотели удовлетворить любопытство, невзирая на опасность, хотя смерть после нескольких часов одиночества была неизбежной. То, что вы сделали, доказывает вашу храбрость, но безрассудная храбрость немногого стоит. Если каждый из нас пустится в какие ему вздумается разведки, наша экспедиция кончится плохо... Вы хотите возразить?
— Нет.
— Я говорю всё это в присутствии товарищей, — продолжал Арсеньев уже спокойнее, — чтобы в будущем мы не совершали подобных ошибок. Рисковать можно только в случае необходимости, и если таковая появится, то будьте уверены, что я и от вас и от себя потребую всё, что будет нужно. Так. Больше мы об этом не будем говорить. Теперь, коллеги, я хотел бы услышать ваши предложения, с чего, вы думаете, нам надо начинать.
— Мы находимся в положении человека, — заговорил Лао Цзу, — перед которым открылась книга, написанная на незнакомом языке. И к тому же подозреваю, что она открылась на середине и вверх ногами. Мы пока не знаем, что является первоочередным, что второстепенным, что существенно и что нехарактерно, — боюсь, что и поведение наше может быть продиктовано случайными открытиями и ложными гипотезами. Поэтому я предлагаю вообще не ломать себе голову, являются ли существа, найденные Смитом, металлическими насекомыми, а если да, то основные ли они обитатели планеты. Мы должны приступить к исследованию окрестностей вблизи «Космократора», составить карты озера, создать базу для дальнейших вылазок. Я не хочу никому навязывать своего мнения, но мне кажется, что сначала нам нужно собрать как можно больше фактов, а их исследованием заняться позже.
— Одним словом, «hypotheses non fingere» [не изобретать гипотез], произнёс Чандрасекар.
— Да, — ответил Лао Цзу, — начнём наши исследования, строго придерживаясь этого замечательного принципа Ньютона.
Четыре дня прошли в неустанной работе. Каждое утро я поднимался на вертолёте в воздух и производил тщательные аэрофотосъёмки и теодолитные измерения. По возвращении мы с Солтыком проявляли снимки, составляли стереоскопическую карту и наносили рельеф местности на картографические сетки. Так возникала карта местности в радиусе шестидесяти километров вокруг «Космократора». Тем временем другая оперативная группа, в состав которой входили Райнер и Осватич, производила геологические бурения, закладывая в прибрежные скалы заряды взрывчатки. Когда я висел однажды в вертолёте над вершиной, которая была основанием триангуляционного треугольника, лощина внизу гремела, как кузница циклопов. Взрывы гулко грохотали под покровом тумана. Учёные вызвали искусственное землетрясение и, регистрируя сейсмические волны чувствительными приборами, узнавали строение глубинных слоёв скалы.