Ася
Шрифт:
— Она не моя, — внезапно хмыкает наш денежный мешок.
— Давно?
Еще меня интересует состояние дел в собственном доме, в котором сейчас на положении полной и безоговорочной хозяйки господствует Галина Никитична — богиня клининга, местная домоправительница и отечественная Фрекен Бок. Да! Я изощренно отомщу белобрысой суке за то, что разукрасила мне лицо.
— С чего ты взял, мой милый босс, что я шпилю Ингу?
— Шпилишь? — оживляется Юрьев. — Блядь, Фролов, ты хоть бы изредка фильтровал базар.
— А что такое происходит, неразговорчивая душа нашей маленькой компании? Я говорю
— Хм? — безопасник от всей души затягивается сигаретой.
— Не «хм», а «так точно», Юрьев. У тебя еще на кого-нибудь стоит или твой конец привязан к копне русой бабы, добровольно похоронившей себя в четырех стенах. Ты хоть спишь с женой?
— Скажу «да», значит, предам женщину, с которой живу, а отвечу «нет» — потешу твою глупость, поэтому…
Я с «гнусностями» полез к Аське, когда она поздно вечером, стоя в очень провокационной стойке — задом к потолку, — надраивала на кухне пол. Видимо, так малышка успокаивается, если что-то вдруг идет не по ее понятиям или сценарию. Жена ворчала и сопела, как старый пылесос, что-то там шептала, смахивала сопли-слюни, заправляла за уши выбившиеся лохмы, а после двигалась вдоль кухонного стола, размахивая мягкой тряпкой, растаскивая мыльную воду по кафельной плитке. Какой-то, по всей видимости, древний способ наведения марафета. Я в армии, конечно, не служил, но почему-то вспомнилось средневековое выражение о том, что полы можно считать чистыми, свежими и основательно вымытыми, если тряпка в определенном ритме прикладывается о плинтус, поджимающий окружающие нас панели.
Так вот! Обхватив двумя руками ее крутые бедра, я впечатал свой слишком возбужденный пах в раскрытые для этого ягодичные половинки.
«Идеально» — проскрипел и сильнее внутрь протолкнул. То есть…
— Мы решили пожить отдельно.
— А-а-а! Типа, сможет без тебя или сразу же загнется? Ромыч ты выкормил нахлебницу, из своей беды соорудившую гребаную крепость, которую ты никак, несчастный, приступом не возьмешь. Что родители? Как отец?
— Тьфу-тьфу, ему лучше, а мама настырно ищет мне невесту.
— Весьма разумная женщина — королева, чтоб ее, Марго! — глубокомысленно заключает наш Фролов. — Был бы я постарше, кореш, то увел бы эту детку в свой терем и там…
— Ты больной? — грозным тоном Ромка задает вопрос.
— Ладно, проехали. Невесту, говоришь, ищет. И-и-и-и? И как?
— Василиса…
— Как-как? — я тоже подключаюсь к разговору, на несколько секунд отвлекаясь от вовсе не веселых мыслей о былом.
Ася дёргалась, брыкалась, пыталась сбросить мои руки, молчала, но рычала, пока я ее, как бурёнку, пытался пристроить у себя между ног.
«Тише, Красова, тебе понравится» — хрипел ей в спину, повторяя телом женский контур, при этом стягивал и разрывал ее трусы, задирал домашний сарафан и направлял нас к столешнице, к которой она должна уже привыкнуть, потому
«Слышишь?» — и все! А потом — шлепок, шлепок, шлепок и так до бесконечности. Ладошка, локоть, обручальное колечко, половая тряпка или что? Я, конечно же, опешил и отпустил взбесившуюся гниду. Но жену, превратившуюся в грозную мегеру, уже было не остановить — она вошла в раж и не вспоминала свою человеческую сущность, пока давала сдачи за поруганную честь, на которую, откровенно говоря, я только покусился. И больше ничего!
«Ты чего?» — дергалась моя башка, пока коза отстаивала свои права и давала «озабоченному гаду» сдачи.
Она кричала, но ни одна слезинка в тот эпический момент так и не выкатилась из окутанных безумием ярких глаз…
— Что из себя представляет эта Василиса? Нужно больше информации, Юрьев. Я полностью отдаю себе отчет в том, что ты у нас почти разведчик, законспирированная личность, перевербованный, возможно, дважды или трижды, агент другого государства, но…
— Было одно свидание, Фрол, и…
— И-и-и? — Сашка почти пищит, подпрыгивает и дергает плечами, изображая здоровую цыганочку, утратившую собственную сущность и превратившуюся в цыгана с широкой грудью лохматого орангутана.
— Ты решил попробовать с другой? — отмирая, еле двигаю губами. — Ром?
— Устал, — понурив голову и скосив свой взгляд, только мне спокойно отвечает. — У нас нет шансов, босс. Оля не забудет, а я не смогу простить.
— Ты спишь с этой Василисой? Блядь, что за имена пошли?
— Нет, — мгновенно отвечает.
— Вот и не начинай. Ни хера путного из этого точно не получится, кто бы что ни говорил. Родители пусть живут свою жизнь и не настаивают на расставании. Это никого не касается. Нет детей — и ничего! Будут…
— С другой, — грубо пырскает.
— Не факт! И потом… Ром, — обхватив его плечо, подтягиваю хорохорящуюся громадину к себе поближе, — ты себя же позже обязательно возненавидишь. Смотри, она решилась выйти на белый свет, пытается общаться, она старается. Вчерашняя встреча тому великолепное подтверждение. Асе нужна подруга, которой тоже нужен друг. Они идеальная пара: женщина, которую с рождения не любили, и та, которая через многое прошла. Я убежден, что Ольга вспомнит, кто такая и что вас держит, крепко связывая. У нее ведь нет провалов в памяти. Не обижайся, пожалуйста, на то, что я говорю. Мне почему-то кажется, что таких нужно стимулировать и побуждать к работе или действиям. Но вызывать ревность — последнее дело. Я точно знаю, что такое ревновать. Утратишь нормальный облик, но превратишься в глупое ничто. Я против развода, если что!
— Документы мы подали, — отрезает Юрьев, отворачивая от меня лицо. — Нам дали время на примирение, но я знаю, что все закончится, так и не начавшись…
Не дай Бог!
Жена остановилась только лишь тогда, когда я встречно приложил ладонь. Я дал сдачи юной женщине! Вот такой я, черт возьми, козел. Но это были очевидные истерика, испуг, аффект или самозащита с ее стороны по отношению к обидчику, каковым я не являлся в тот момент на самом деле. Я просто хотел помириться с женой, а в результате все только лишь значительно усугубилось. Короче…