Ася
Шрифт:
— Я не злюсь, — внезапно рокирует гнев на милость. — А разве он способен на такое? Ты говорил, чтобы я не обращала внимания на то, что Саша говорит, мол, это все несерьезно и зачастую просто шутка, а сейчас…
Так одно другому не мешает. Сначала он улыбается тебе, подставляет ушко, ластится, заглядывает в глазки, а потерпев фиаско, например, на личном фронте, способен на небольшую пакость с будущим заделом на холодную месть с кинжальным поворотом.
— Вполне. Однако стоит наступить на его любимую мозоль, как незамедлительно
— Шутишь? — жена заглядывает мне в лицо, разыскивая потерянный по недоразумению зрительный контакт.
— Нисколечко. Я, вероятно, подытожу?
— Как хочешь, — Ася глубоко вздыхает и поправляет спадающую с головы косынку, при этом перебрасывает две толстые косы себе на грудь и, защипнув между пальцами кисточки, начинает прокручивать их вокруг своей невидимой оси.
— Протокол вчерашнего заседания подготовлен, подписан и закрыт. Мы проявили единогласие в одном вопросе, вынесенном на вчерашнюю повестку дня. Ольга Юрьева — крестная мама, а Александр Фролов — крестный отец. Всё, точка!
Черт побери, почти, как дон, глава той самой мафии. Да и все равно. Жена, конечно, покривилась, потом еще разок напомнила о том, что Фрол решил ее покорить и развести с законным мужем, но под конец моей убедительной речи все-таки сказала «да». Так что:
— Решилось все в последний момент, Костя. Видимо, я переволновалась, — круговыми движениями массирует себе живот, уложив ладонь на талию, осторожно придавливает правый бок, болезненно кривится и негромко шикает.
— Что-то болит? — я настораживаюсь и подаюсь слегка вперед.
— Живот тянет, — мгновенно отнимает руки.
— Справа?
— Это не аппендицит, — бухтит под нос и сильно скашивает левый глаз. — Все нормально.
— Снова несварение? — прищурившись, выдвигаю затертую до дыр простую версию.
— Снова? — теперь как будто бы ей выпадает честь продемонстрировать недоумевающий от моего предположения взгляд.
— Ты здорова?
— Сейчас пройдет. Просто волнуюсь.
А на вопрос-то не ответила.
— Ася, у тебя что-то болит, и ты что-то от нас с сыном скрываешь?
— Ничего страшного.
Тот случай, когда не рад, что не ошибся.
— У врача была?
— Да, — смотрит прямо, демонстрируя мне болью искривленный профиль.
— Что он сказал? Назначения? Рекомендации? Препараты? Рассказывай, я ведь слушаю.
— Потом поговорим.
Потом? Очень надеюсь, что разговор произойдет хотя бы в этой жизни.
— Так некрасиво, — теперь она почти хрипит, довольно резко,
— Вопрос здоровья по-прежнему открыт, Красова. О кобелиной непорядочности Ромки поговорим немного позже. И потом, я, конечно, старше — с этим трудно спорить, но в маразм пока еще не погрузился. Что происходит? Что сказал доктор?
— Это женские проблемы.
Час от часу не легче!
— Мне тянуть из тебя информацию каленым железом?
— Здесь не место для разговора.
— А где такое место будет?
Видимо, сегодня я «захмыкаюсь» и на долгий срок осипну, утратив голос.
— Я принимаю лекарства и контролирую ситуацию.
— Но успеха, я так понимаю, нет.
— Нет? — снова смотрит на меня.
— Считаешь, что я не замечаю твои ежевечерние кривляния на кухне, твою походку — периодическую, слава Богу, не частую и не перманентную, при которой ты подволакиваешь ногу, твои вздохи в ванной комнате, когда ты, видимо, уверена в том, что я уже заснул и ни хрена не слышу…
— Не ругайся, пожалуйста, мы ведь в церкви.
— Что? — сощурившись, сиплю.
— Это не страшно, Костенька.
— Не страшно, но боль точно не проходит! — расправив плечи и уставившись перед собой, негромко говорю. — Про откровенность ты забыла, на доверие насрать, зато ты с умным видом рассуждаешь о красоте поступка Юрьева. Он сделал так, как посчитал нужным. Повторяю еще раз! На этом разговор закончен, Ася. Мне не нравится такое отношение.
— Ты волнуешься за меня? — по-моему, она смеется.
— Я волнуюсь за семью: за тебя и сына. И говорю серьезно.
— А за себя?
— За меня должна волноваться ты. Но вместо этого ты устраиваешь разборы полетов на ровном месте по нестоящим внимания причинам. Видите ли, Юрьев поступил, как чмо!
И вообще, слышал бы начбез, что говорит моя жена, пространно рассуждая о красоте и долбаной порядочности. Что ему подобные вопросы и точки зрения этой слабой женщины, с которой он знаком совсем чуть-чуть, в общей сложности, недолго, и то по сводкам своих «информагентств»?
— Он бывший мент, Цыпа, к тому же, ушедший из органов по негативу. Не спрашивай о причине, все равно не отвечу. Такие, как Ромыч, в принципе ничего не знают о красоте. Они с ней незнакомы.
— У него жена — красавица.
А я ведь никогда не спорю о разных вкусах, предпочтениях и противоположных точках зрения. Возможно, по экстерьеру этой мымры нет вообще вопросов, зато с душевным состоянием Ольги Юрьевой я знаком не понаслышке, поэтому вопрос о том, можно ли считать эту дамочку с огромной вавой в голове и личной драмой в сердце и на израненном теле красавицей или последнее — исключительно под соответствующее настроение, оставлю открытым или предпочту не обсуждать совсем.