Атаман Ермак со товарищи
Шрифт:
Словно в подтверждение тому, о чем подумал тиун, один из безносых резко повернулся и клацнул по-волчьи зубами у самого носа тиуна.
— О Господи! — ахнул тиун.
Казачня по всему городку довольно зареготала.
— Нууу! Полно зубы-то скалить! — властно крикнул провожатый. — Человек с делом приехал.
— Хомут привез! — подсказал какой-то вовсе невообразимый казак, что, сидя на солнышке, пришивал к ветхой рубахе рукав. Тиун глянул на его иссеченную шрамами спину, и мороз подрал его по коже.
Таким только попадись в недобрый час.
«Господи,
На широком балконе — гульбище, с которого был виден весь городок и все предместья, — в козлах стояли рушницы, на лавках лежали сабли, навязени, арбалеты, щиты, ножи многоразличные, бердыши, и сидело двое караульных, увешанных оружием, в теги леях и панцирях, как для боя.
Согнувшись, тиун вошел в низкую дверь и очутился в большой горнице, где прямо от двери до маленького оконца-бойницы в противоположной стене стоял длинный стол, на котором кроме нескольких жирников ничего не было. Тусклый свет шел от нескольких крохотных окон. Лампада мерцала в правом углу возле многочисленных образов, да рядом с аналоем лежали стопками книги.
Вдоль всего стола справа и слева, плечо в плечо, сидели атаманы. От простых казаков они отличались только тем, что все были в аккуратных ладных чекменях, архалуках, чепанах или кафтанах. Никакого угощения, никакого оружия.
Тиун горячо, истово, искренне перекрестился на иконы, отвесил сидящим поясной поклон. Те сдержанно кивнули в ответ, в полном молчании разглядывая тиуна.
— Ну сказывай, с чем пришел, — произнес наконец самый старый атаман, сидевший во главе стола. Годы выдавали только надтреснутый старческий голос да седая борода лопатой, а так сидел прямо, как молодой.
«Вот и пойми его, кто он? — подумалось приказчику. — Борода — как у православного, а голова бритая, как у мусульманина».
Он сначала сбивчиво, а потом постепенно выправляясь — сколько раз эту речь говорил — стал рассказывать, какие у него полномочия да за каким делом он приехал:
— Хозяева мои, господа Строгановы, получили перед Рождеством грамоту от Государя нашего Ивана Васильевича — людей наймовать для защиты от набегов сибирских людишек и богопротивных татаровей Алея и Кучумки из-за Камня на соляные вотчины… — сказал и осекся: половина, если не две трети, из присутствующих были в татарском платье, и вид у них был как у басурман.
Но никто его не перебил, и тем тягостнее было говорить, что атаманы сидели молча, а в полумраке было совсем не понять по их лицам, что они думают.
Он закончил свою речь и стоял, как ученик, перед этими каменно молчащими людьми, томясь этим молчанием и трепеща от страха.
— А слыхали мы, что хозяева твои уже наймовали прежде казаков с тысячу, где же они?
— Так где же им быть! Как были у нас, так и есть. Которые служат, которые женок взяли да ушли к своим языкам. У нас зыряне живут, они же сырьянские татары рекомы; они откуда-то
Один из атаманов сказал длинную фразу на непонятном тиуну языке, обращаясь к атаманам, а повернувшись к тиуну, молвил:
— Сырьяне — кочуют…
— Истинно, истинно! — заторопился тиун. — Я к тому, что казаки баб взяли и семействами обзавелись, а так и они с зырянами ходят, зверя промышляют, рыбалят…
— Ты сказал, «укоренились».
— Я и сказал, «укоренились», — обливаясь холодным потом, лепетал тиун, — потому семейственно в законе пребывают, венчанные…
— Укоренились — значит, на землю сели! — сказал атаман. — А казаки земли не пашут…
— Мил человек! — взмолился приказчик Строгановых. — Ты так разумеешь, я по-другому, ты меня не лови на слове, я и сам собьюсь…
— Брехать не будешь, не собьешься, — сказал кто-то почти совсем за спиною у тиуна.
— А что же от тамошних казаков к нам знака нет? — спросил старший.
— Так нешто я знал, что мне сюды ехать придется, когда меня господа из Чусовых городков в Москву посылали. Я в Москве цареву грамоту получил, а от Строгановых приказ — людей наймовать… Вот сюды и пришел.
— Через чего же не от Москвы идешь, а от Казани?
— Так я не только в Казани, я и в других городах был — все воинских людей ищу. Вот баили, в Казани можно воев понаймовать, а пришел в Казань — тамо нестроение и православных воинских людей нет. Одни татары служилые…
— А чем они тебе не воины?
— То-то и беда, что воины изрядные, а закон держат агарянский! А ну как они с сибирскими агарянами стакнутся — мне же господа мои лютую казнь учинят. Да и сам я исказнюсь — ну-ко, агарян в Чусовые и Пермские городки навел… Страх!
— Ступай покуда! — прервали атаманы его лепет.
Тиуна вывели из атаманской избы и посадили куда-
то в каморку, в подклет. Полуголый казак с выхлестнутыми передними зубами грохнул засовом на дубовой двери, и тиун обмер: «Пропал!»
На широких степях саратовских
Ну что, братья атаманы! — сказал старый Ясс Кочур, когда за тиуном захлопнулась дверь. — Сказывайте по старшинству, чего делать станем. Давай Ясырь — ты, видать, самый молодой.
— Брешет, гадина! — сказал Ясырь. — Обратно на Русь заманивает! Эдак мы разлакомимся, на верхи Волги пойдем, а нас тамо стрельцы и дожидаются.
— Распытать бы его! — поддакнул молодой, недавно пришедший из-под Курска Никита Бурляй. — Небось, как прижарили бы пятки — враз правду бы явил.
Атаманы невольно засмеялись. Бурляй был молод, неопытен. И за столом атаманским сидел только потому, что был старого и самого славного на Дону рода Бурчевичей. От рода этого почти никого не осталось; почитай, всех увели с колодкой на шее в Азов, а в прежние времена, сказители поют, держал род Бурчевичей в страхе всю Киевскую Русь!