Атаман Краснов и Донская армия. 1918 год
Шрифт:
О силах противника белые сообщали следующее: большевики Антонова-Овсеенко, «окружавшие Новочеркасск, не считая Ставропольской группы, принявшей участие во взятии Ростова, имели свыше 30 тысяч бойцов, свыше 200 пулеметов, более 30 легких орудий и 4 тяжелых, несколько бронеавтомобилей и 2—3 бронепоезда. Больше половины красных войск было с северной и северо-западной стороны Новочеркасска»209.
Сами большевики оценивали свои силы гораздо скромнее: в середине января они насчитывали 8600 штыков, 950 сабель,
I
I
58 орудий, 40 пулеметов
Качество красных войск было низким. Исключение составляли латыши, которых высоко оценивали сами казачьи офицеры: «Вид у латышей был отчетливый и чистый»213. Подчеркивались отличия в форме. Латыши были одеты в защитные полушубки, мерлушковые папахи, кожаные сапоги.
Несмотря на подготовку плана эвакуации Новочеркасска, решение сдать город казалось немыслимым.
Последние дни Новочеркасска настолько подробно описаны журналистами-современниками, что мы можем восстановить даже диалоги, воспроизвести мельчайшие детали...
В Новочеркасске полторы сотни делегатов Круга и новый атаман ломали головы, как спасти Тихий Дон. Мобилизация срывалась. Державшие строй полки стояли недвижимо — ни за тех, ни за этих. Богаевский прятался где-то в Ростове. По коридорам разговоры. Таинственно шушукались о каких-то деньгах:
I
— № 23 в «Московской»...
— ...Деньги Каледина...
— ...Надо сказать на Круге...
Окриком пришла телеграмма от Корнилова с требованием ответа, будут ли казаки защищать Дон и помогут ли Добровольческой армии.
Спешно подобрали делегацию:
— Езжайте, уговорите, чтоб не уходили...
Добровольческая армия затерялась, растворилась в громадном Ростове. Падал снег. У дома Парамонова мерзли коноводы и часовые внешней охраны. За тамбуром двойной двери в вестибюле — охрана внутренняя. Юнкера и офицеры натянуто
снисходительны, судьба и революция подняла их (а может—зашвырнула?) в ближайшее окружение таких людей... Алексеев... Корнилов....
— Отчетливый жулик, господа...
— И фамилия... Зильбершухер...
На ввалившихся донцов покосились.
— К генералу Алексееву...
Документов не спросили. И так видно — союзники. Гвардейски, прямо-таки преображенски вежливо и без выкрутасов тихо ответили:
— Влево в коридор и первая дверь налево.
Верховного руководителя
ты пьют чай с бутербродами. Предложили донцам. Те замялись.
— ...Защищая хлебородный юг от большевиков, мы тем самым отстаиваем его и от немецких поползновений...
— ...Без того или иного специального кодекса чести человечество проживет, а без идеи чести, как таковой, ему жить вообще не стоит...
«Господи, кто о чем...». Пошли к Корнилову.
Генерал Корнилов мелковат, держится прямо. Одет в штатское, но брюки по-военному заправлены в сапоги. Воротник сколот булавкой. Он обернулся к делегации, знаком попросив тишины у группы генералов и офицеров. Предупреждая приветствия и просьбы, сказал сухо и жестко:
— Или обещанные подкрепления, или мы уходим на Кубань.
Он помолчал, испытующе глядя на делегацию. Но и донцы
молчали, сбитые с тона.
— Армия с 13 января в боях, — вновь заговорил Корнилов также сухо. — Город под обстрелом тяжелых орудий из Батайс-ка. На армию у меня шестьдесят кавалеристов. Красные опять обошли нас кавалерией, — он приподнял со стола виток телеграфной ленты. — И это на Дону!..
Корнилов, будто вспомнил, обернулся к кому-то из офицеров.
— Полк кавалерии... Прогоните его, туда я послал взвод партизан....
Телохранитель Резак-бек Хаджиев — витой аксельбант, усики — ястребом, как на виноватых, уставился на донскую делегацию.
А.В. Венков —
— На Дону и без кавалерии! Я говорил Каледину... генералу Каледину, что нужны решительные меры. И что же? — Корнилов поискал глазами. — Насколько мне известно, генерал Каледин объяснял свою... свое решение... Вот: «Я получил сведения, что по грунтовым дорогам на город движется противник. Эти сведения застают нас врасплох...». Врасплох... По грунтовым дорогам... Красные переиграли нас конницей. И это на Дону. Ловко!...
— Каледин застрелился из-за отзыва из-под Гуково Георги-евского батальона. Новочеркасск защищает... защищало... тогда... шестьдесят четыре штыка...
Кто-то из корниловцев вздохнул, как бы говоря: «Какая конница? Какой Георгиевский батальон? Побойтесь Бога, господа! В окно поглядите...». Корнилов услышал этот вздох, мельком глянул на своих, помолчал, кашлянул.
— Сейчас речь идет о Ростове.
— А... Новочеркасск?...
— Заслушав доклад генерала Лукомского о положении Добровольческой армии, я решил, что возложение на Добровольческую армию задачи защиты Новочеркасска поведет к ее гибели. А согласиться на это не могу, — сухо-официально, как приговор читал, сказал Корнилов.
— Мы объявили мобилизацию первой и второй очередей, — торопливо заговорил один из делегации. — Для мобилизации нужно время... Три дня...
Корнилов оглянулся на высокого, красивого генерала. Тот пожал плечами.
— Хорошо. Три дня, — твердо сказал Корнилов, кивнул и отвернулся.
После барина Каледина с его величественной осанкой и породистым лицом (и откуда там порода на Усть-Хопрах, третье поколение, как дворянство заслужили) маленький рябоватый Назаров вида не имел, да еще под грузом непосильным гнулся, взгляд не поднимал. Выслушал посланных.