Атаман Платов
Шрифт:
Боевые действия возобновились 12 февраля 1807 года, но велись они вяло, ибо Россия продолжала войну с Францией, а в Турции произошел государственный переворот. Султан Селим III отрекся от престола. К власти пришел его двоюродный брат Мустафа, но фактическим правителем Османской империи был рущукский сераскир Мустафа-паша Байрактар — сторонник заключения мира с северным соседом.
Между тем в Молдавскую армию прибыло подкрепление — 14 казачьих полков атамана М. И. Платова, а позднее еще четыре дивизии из Польши и с Ионических островов. Но им не сразу пришлось вступить в военные действия…
12 августа 1807 года между Россией
В это время умер Иван Иванович Михельсон. На его место был назначен князь Александр Александрович Прозоровский, имевший большой опыт командования войсками, накопленный в войнах «времен очаковских и покоренья Крыма». Граф Александр Федорович Ланжерон, французский эмигрант, завистник и интриган, более всего ценивший свои дарования, дал такую характеристику старому полководцу:
«Его умственная деятельность, связанная с неусыпной любовью к работе, входила во все подробности жизни армии; магазины, канцелярия, транспорты, почта — все было устроено им в полном порядке, а служба во всех частях была организована так хорошо, что и при преемниках его, менее сведущих, сохранился его дух. Его ревность к службе, иногда даже чрезмерная, его лета, чин и представительность, которой он себя окружил, — все внушало к нему уважение. Его желание славы своему отечеству и государю, его патриотизм и глубокая честность заставляли относиться к нему с уважением даже тех, кто имел дело с его строгостью».
В сущности, мемуарист отметил лишь мелочность и педантизм Прозоровского и ничего не сказал о военных дарованиях князя. Впрочем, о каких дарованиях восьмидесятилетнего старца могла идти речь, если главнокомандующий был глух и настолько дряхл, что едва мог сидеть в седле, да и то после растирания спиртом и затягивания в корсет. По слабости здоровья он стал просить себе в помощники М. И. Кутузова:
«Буду употреблять Кутузова вместо себя в случае, когда с силами не соберусь что-либо сам осмотреть. Он почти мой ученик и методу мою знает».
Правда, был у Михаила Илларионовича один серьезный недостаток. Если верить Ланжерону, таким недостатком Прозоровский считал молодость Кутузова — всего-то 64 года!
Со вступлением в должность фельдмаршала А. А. Прозоровского начались длительные и сложные переговоры о мире. Новый главнокомандующий, выполняя повеление императора, настаивал на сохранении режима оккупации русскими войсками Молдавии и Валахии и прекращении Турцией военных действий против Сербии, повстанческая армия которой овладела Белградом.
В конце июля или, может быть, в самом начале августа Платов с донскими полками прибыл в Молдавскую армию. Вот каким запомнился атаман графу Александру Федоровичу Ланжерону:
«Платов, хотя еще по-прежнему храбрый, не был уже так деятелен, как раньше. Состарившийся и утомленный продолжительной опалой… он уже не имел прежнего усердия и свежести ума, но все-таки сохранил еще все наклонности казака.
Это был человек корыстолюбивый, не особенно щепетильный в способах приобретения денег, которые он, вместе со скопленными им на Дону богатствами, помещал чуть ли не по всем банкирским
Платов и его казаки вошли в моду в Петербурге, где всегда ко всяким событиям относятся уж слишком пристрастно. Правда, казаки хорошо послужили в Прусскую кампанию, но их успехи слишком превозносили…»
Эта характеристика, по замечанию редакции журнала «Русская старина», «далеко не беспристрастна». Для нас она интересна прежде всего тем, что Ланжерон, по-видимому, первым указал на неспособность Платова «командовать регулярными войсками» и его «глубочайшее презрение» к ним. Позднее на этом будут настаивать другие современники и потомки. Ошибочность такого мнения вполне обнаружилась уже на полях сражений в Пруссии. Подтвердится она и в будущем.
Что касается корыстолюбия и богатств Платова, то об этом у нас еще будет возможность поразмышлять. А вот царедворцем атаман, конечно, был. Против этого возражать трудно.
Пользуясь затишьем в военных действиях, М. И. Платов часто покидал армию. Почти весь август он провел на Дону. Накануне нового 1808 года атаман снова приехал в Черкасск, на этот раз «по надобности важной».
Как известно, Матвей Иванович покинул Дон в декабре 1806 года, когда отправился в Петербург, а затем в Пруссию. Он был уверен, что оставил Дон на преданных ему людей. Правда, наказным атаманом государь утвердил Андриана Карповича Денисова, но тот скоро отпросился на фронт, уступив власть Андрею Дмитриевичу Мартынову, шурину Платова. Непременными членами войсковой канцелярии были генерал-майоры Семен Иванович Курнаков и Евтей Иванович Черевков. Первый состоял с ним в родстве, а второго он сам рекомендовал на должность, ибо знал его как исполнительного офицера еще со времени второй войны с Турцией.
Трудно сказать, почему Черевков переметнулся в стан противников Платова, но на заседании войсковой канцелярии он провалил одно из предложений атамана, чем немало удивил его.
Можно, пожалуй, согласиться с мнением апологетов Платова, что Матвей Иванович в общем-то был человеком не злопамятным: даже явных противников всякий раз представлял к наградам, давая им лестную характеристику. А вот посягательства на свою власть атамана не простил — от недругов избавился, назначив очередные выборы в канцелярию.
Сразу после Нового года с ближних и дальних станиц и хуторов в Новочеркасск съехались старшины. Платов всех пригласил к себе на обед, во время которого грубо отчитал неблагодарного Черевкова и пригрозил ему расправой. Сам Евтей Иванович на прием не явился, удалившись в свое имение, откуда демонстративно прислал прошение об отставке. Матвей Иванович отставку принял. Пострадали даже асессоры, поддержавшие опального генерал-майора. Атаман не допустил их к очередным выборам.
Расправившись с противниками, Платов занялся решением семейных проблем. 26 января он устроил свадьбу дочери Анны Матвеевны с войсковым есаулом Константином Ивановичем Харитоновым. Венчали молодых четыре священника, протоиерей и дьякон в соборной церкви Старо-черкасска при большом стечении народа. Вечером город, разжалованный в станицу, осветила иллюминация, загрохотали пушки.