Атаман Семенов
Шрифт:
Раздражало и то, что ни один из посланных им в штаб казаков не вернулся — разъезда, с которым Семенов выехал на задание, не стало, он его растряс на посыльных — люди растаяли вместе с донесениями. Непонятно, дошли ли они до штаба... Кто знает? Односторонняя какая-то связь получилась. Сотник раздраженно кутался в бурку, продолжая наблюдать за немцами.
И другое также вызывало в нем раздражение: если немцы — боевое охранение той же арьергардной роты — сейчас обнаружат его и вздумают напасть, то двумя саблями, своей и Никифорова, он не отобьется.
Помощи ждать было неоткуда, до своих далеко — он ушел за линию фронта в немецкий тыл
Капитан Бранд — сухой, с гладко выбритым лицом и тщательно подрезанными висками — веером разложил перед собой донесения Семенова. Тщательно прочитал их и озадаченно качнул головой, соображая, все ли в порядке у этого Сотника с мозгами?
Он что, Семенов этот, нормальный мужик или нет? Лечить его не надо?
На голос начальника в кабинет заскочил старший помощник, штабс-капитан с высокими, как у Наполеона, залысинами и римским — опять-таки как у Наполеона — носом человек, тщательно следивший за своей внешностью я среди офицеров известный стремлением отличаться от других.
— О ком речь? О сотнике Семенове?
— О нем, любезном. Справный офицер или так себе?
— Семенов, Семенов... Человек он, конечно, без царя в голове, но нахрапистый.
— Своенравный, что ли?
— Будем считать, так.
— А у него не может быть... — Бранд повертел около виска пальцем, — не может быть слишком хорошо развита фантазия?
Старший помощник неопределенно приподнял одно плечом
— Кто его знает! Раньше вроде бы не замечалось. Война ведь штука такая: сегодня человек нормальный, а завтра, хватив немецких газов, неожиданно лезет на стенку, изображая таракана, либо, раздевшись до пупа, нарисовав на плечах кресты, всем сообщает, что он — немецкий генерал... А что, собственно, случилось?
— Да вот. — Бранд придвинул помощнику донесения Семенова. — Почитай. Особенно последнюю депешу. — Очень похоже на писательское сочинительство.
Старший помощник взял в руки последний листок, прочитал громко, со смаком, с выражением в голосе:
— «Млаву занял». — Брови у него дернулись, встали домиком, нос округлился» превращаясь в пуговку, будто у коверного комика. — Он занял Млаву? Хе-хе-хе! Во дает сотник! Он что, бочку сливовицы в брошенном шинке нашел и перебрал со своими казаками? Хе-хе-хе! «Прошу подкрепления для преследования отступающего противника. В моем распоряжении остался один конный вестовой». Один вестовой... А остальные где?
— Остальные здесь.
— Это дело, как говорят в милой моему сердцу Хохландии [13] , трэба разжуваты. Надо послать к Семенову разъезд. С толковым офицером во главе. Он на месте во всем разберется — у вас будет точная картина того, что происходит.
— А вдруг этот сотник действительно занял Млаву?
— Исключено. Не верю. Целая дивизия уже столько дней топчется на месте, ничего не может сделать, казачью бригаду в помощь бросили — и вновь результат нулевой...
13
Хохландия — в просторечии название Украины (от хохол).
— Бригада в бой пока не вступила, — поправил своего помощника осторожный Бранд.
— Все равно... А тут на тебе — разъезд из двух носов и трех папах занял целый город. Не верю. Побасенки это из собрания
— Хорошо. — Бранд придавил белыми ухоженными ладонями стол. — Посылаем к Семенову разъезд с толковым офицером.
Через четверть часа в Млаву поскакал казачий разъезд из пятнадцати человек во главе с корнетом Коншиным.
А Сотник Семенов в эти минуты пытался отбить у немцев русских пленных — девятнадцать человек в приморской драгунской форме, из которых четверо были офицерами. Пленные появились на безлюдной улочке недалеко от костела; были они измученные, ослабевшие, конвой окружал их крепкий, в два кольца, при конях и телегах, с пулеметом, и сотник понял — ничего он не сумеет сделать. Были бы при нем его люди — отбил бы. А так — увы. Только сам в беду попадет и разделит участь драгунов-приморцев.
— Эх, земляки, земляки! Как же вы так оплошали? — Он взял в рот кончик уса, с досадою пожевал его. — Тьфу! — выплюнул несколько откушенных волосинок, прилипших к языку, затем с лязганьем выдернул из ножен шашку и с силой загнал ее обратно. Покрутил головой, словно его оглушили, снова приложился к винтовке, целясь в офицера, ехавшего впереди конвоя на короткохвостом артиллерийском битюге, и опустил ствол: освободить этих людей он не сможет.
Выругался виновато: приморцев было жаль — попадут в какую-нибудь картофельную латифундию, либо давильню проса в Лотарингии, либо на выпасы поросят в Саксонии, либо того хуже — за колючую проволоку лагеря военнопленных и вряд ли выберутся оттуда до конца войны.
— Эх, земели вы мои, родные!
В очередной раз возникла досада: если бы капитан Бранд вернул людей, которых сотник направил в штаб с донесениями, тогда был бы совсем другой коленкор. Но нет, не хватило на это у Бранда шурупов... Тьфу!
Сотник грохнул кулаком по кирпичу, вылезающему из угла стены. Вместе с Никифоровым они лежали на колокольне. Кони были привязаны в глухом дворе внизу, к старому каменному отбойнику, специально врытому в землю для того, чтобы кареты своими колесами не вырубали крошку из стен. Отсюда, с верхотуры, было все хорошо видно: не только кони, мирно жующие овес внизу, и не только цепочка несчастных пленных — была видна вся Млава, Казалось, что город находился в ладонях у сотника.
На западной окраине Млавы что-то горело, черный дым косо струился над домами. Полыхали то ли штабные бумаги, для верности облитые химической либо бензиновой дрянью, то ли резиновые противогазовые комбинезоны, завезенные немцами на этот участок фронта, о чем у русских имелись данные разведки, то ли чаны со скипидаром, которые германские медики, пуще косоглазия и поноса боявшиеся всякой заразы, всякий раз пускали в ход, когда подыхала лошадь или для покойников была вырыта слишком мелкая могила. Черный косой дым, тянувшийся над землей, оставлял в душе ощущение беды. Город был пуст — на улицах ни одного жителя.
Сверху было видно, как во дворе аптеки, украшенной зеленым крестом и рогами неведомого зверя — костяные сучья были диковинно изогнуты, торчали вкривь-вкось, — около убитой лошади крутится беспородная собачонка с поджатым хвостом, клацает зубами, трусливо оглядывается, не огреет ля кто ее палкой сзади? Рядом с домом, крытым крашеным железом, тлеет воронка — из круглой ямы вьется свежий парок, похожий на дым, будто на дне воронки разложен костерок, и снежный мусор тает на жарком огне. А может, там догорает чья-то душа...