Атаман всея гулевой Руси

Полотнянко Николай Алексеевич

Максим ослабил завязку своего кошелька и вытряс оттуда пять полушек.

– Бери. Что окрест слышно?

– Атаман велел забрать всё вино у гуляк и запереть в амбар, – ответил Федот, засовывая полушки за щеку.

– Тогда на что тебе деньги? – удивился Максим. – Вина же нет.

– Молод ты ещё, парень, и не знаешь, что амбар с вином не псы стерегут, а люди, с ними всегда можно договориться!

Повеселевший от полученных денег Федот вприпрыжку побежал похмеляться, а Максим повытряс из головы сено и выглянул из-за угла избы. На крыльце голый до пояса

стоял Разин и пил из большого кубка огуречный рассол. Он ещё не успел крепко загулять и смог остановить себя, памятуя, что его ждут у Чёрного Яра астраханские стрельцы.

– Это ты, синбирянин? А ну, поди сюда!

Максим приблизился к крыльцу, поднял глаза на атамана и поразился могучей стати его тела. Разин был не очень высок ростом, обычно одежда скрадывала необычно широкий размах его плеч, но голяком атаман ошарашивал всякого своей видимой мощью, и равных ему по силе казаков не было.

– Ты старой веры держишься? – спросил Разин.

– Чту веру отцов, – ответил Максим и перекрестился двуперстно.

– Как Твёрдышев? Не натёр купеческий хомут тебе холку?

Вопрос смутил Максима, и он промолчал.

– Парень ты хоть куда, – сказал Разин. – Иди ко мне в денщики, мне нужны для посылок сметливые люди.

– Мне нужно в Синбирск, – ответил Максим, догадываясь, что быть близ атамана смертельно опасно.

– Ты что, по Твёрдышеву заскучал? – усмехнулся Разин. – Так мы скоро будем там, вот от князя Львова примем стрельцов, которых он привёл из Астрахани, и пойдём на верховые города.

– Мне невесту надо вызволить от помещика, – торопливо сказал Максим. – Он её в неволе держит.

– Вон, оказывается, какие у тебя дела, – задумчиво произнёс Разин. – А может, ты всё врешь? Я решу, как с тобой быть. А пока не пропадай и будь подле меня.

Чуть позже, когда Разин оделся по-походному, к нему начали подходить есаулы и старшины, они приглядывались к своему атаману, в каком он нраве с утра и что от него можно ждать – ругани или ласкового слова.

– Подняли войско к выходу?

– Казаки коней седлают, – сказал Ус. – А пеших посадили на струги и лодки.

– Корень! Веди казаков! – велел Разин. – А я пойду Волгой. Любим!

На зов атамана явился молодой с улыбчивыми глазами казак.

– Атаманствуй, Любим, на Царицыне. Всех посадских людей поверстай в казаки, пусть живут по вольному казацкому обычаю.

– Добро, Степан Тимофеевич, так и сделаю, – весело сказал казак. – Все будут казаками, до последнего пономаря!

– Оставляю тебе полсотни казаков, – решил Разин. – Если будут худые вести, гони ко мне на Чёрный Яр посыльщика.

К нему подвели его любимого боевого коня в дорогой, украшенной золотыми бляхами сбруе. Атаман вставил носок красного сафьянного сапога в стремя и легко сел в седло. За ним воссели на своих коней его ближние люди, и все направились на выход из крепости, за которой собралось, готовое к походу, казацкое войско. Появление Разина было встречено громким шумом, толпа раздалась на две стороны, и люди с восторгом и беспредельным обожанием смотрели на ехавшего мимо них атамана. Разин

и впрямь был великолепен и затмевал своим богатырским видом всех, кто был с ним рядом, поэтому его появление всегда колдовски действовало на людей, каждый видел в нём свою мечту о сказочном богатыре, который появится на русской земле, чтобы установить равную для всех правду и волю.

К тем стругам, что были у Разина, добавились захваченные у стрельцов, в них и в лодках разместилась пешая часть войска. Конные казаки во главе с Фролом, Корнем и Очеретом пошли берегом. Васька Ус находился с атаманом, ему поход на Чёрный Яр был не по сердцу, потому что отдалял войско от Москвы, куда, не теряя времени, следовало устремиться, пока люди не устали и среди них не начался разброд и шатание.

– Что не весел, Василий? – сказал Разин, подходя к стоявшему на корме Усу. – Глянь вокруг: струги и лодки всю Волгу заполонили. Растет наша сила…

– С чего веселиться, Степан? – тихо молвил Ус. – Прибежала к тебе тыща людишек, завтра ещё три тыщи прибегут, но туда ли мы идём?

– Опять ты за своё взялся, – улыбнулся Разин. – Нельзя стрельцов оставлять позади себя, могут в спину ударить. Сегодня они ждут меня, а завтра задарят их бояре, и они пойдут против нас.

– Зря на них время тратим, – сказал Ус. – Нам бы сейчас не сюда идти, а на Пензу, Тамбов, оттуда боярские гнёзда поджигать надо, мужики поднимутся, против них ни одна сила не устоит.

– Опять про Пензу, Тамбов, – поморщился Разин. – От Волги я не отойду, вот растрясём купчиху Астрахань, раздуваним и двинемся на верхние города. Однако ты прав, известить православный и другой люд о своем приходе надо.

И Разин велел разыскать и привести к нему приказного человека Евсея Жилкина.

– Вот тебе, Вася, писарь, – сказал он. – Пусть строчит прелестные грамотки в верховые уезды, а ты ему скажи, как писать, чтобы каждого мужика проняло насквозь. Объявляй всем, что Степан Тимофеевич идёт на Русь дать людям правду и волю!

Максим не отстал от Разина и зашёл на струг следом за ним. Поместился он неподалёку от кормы, там стояла дощатая палатка, где атаман по большей части и пребывал, прохлаждаясь в тенёчке и на сквознячке, потому что было нестерпимо жарко, и острее всех чувствовали этот зной московские стрельцы, ворочавшие тяжёлыми вёслами под бичом свирепого казака – кормщика.

– Я из вас повытоплю московский жир! – время от времени говорил он и хлестал бичом кого-нибудь из гребцов. – Вы уж, сволочи, расстарайтесь на службе Степану Тимофеевичу!

К полудню зной стал невыносимым, из калмыцких степей и пустынь тянуло, как из печи, сухим жаром. Все люди на струге искали укрытия, но, казалось, сама Волга до того нагрелась, что в ней вот-вот закипит вода. Кто-то придумал от борта к борту протянуть веревки, и на них развесили, поснимав с себя, одежду, под этим хилым укрытием и попрятались от солнца, а гребцам и того не было, они жарились на солнцепёке, как и кормщик, которого, казалось, жара не угнетала. Он продолжал прохаживаться по стругу и пощелкивать своим плетёным бичом.