Атаман всея гулевой Руси

Полотнянко Николай Алексеевич

– Стрельцов надо бы оставить для гребли, – напомнил Ус атаману.

– А что, стрельцы добро гребли! – повысив голос, сказал Разин. – Я едва за ними угнался. Жалую всех животом и сухарями!

Ошарашенные счастливым для них известием стрельцы молчали. Они ещё не знали, что за служба в воровском войске им предстоит, но поняли главное – им оставлена жизнь.

– А это что за люди? – спросил Стенька, указывая на тех, что стояли поодаль от стрельцов.

– Саратовские кормщики, – ответил Ус. – И приказной человек, бывший с Лопатиным.

– А ну,

ступай сюда! – велел Разин. – Для чего шёл со стрельцами?

Приказной, трепеща, предстал перед атаманом.

– Что вёз в Астрахань? – грозно вопросил Степан Тимофеевич.

– Жалованье стрельцам, – пролепетал приказной.

– И сколько? – Разин был обрадован известием, после зимнего сидения в Риге денег у него не осталось.

– Десять тысяч рублей.

– А ну, веди на струг!

Деньги оказались целы, пять кожаных мешков: по две тысячи рублей в каждом. Атаман развязал один мешок и запустил в него руки.

– Что с приказным? – спросил Ус. – Кинуть в воду?

– Он нам нужен, – сказал Разин. – Посади его, Вася, писать прелестные грамотки. Пора поджигать Русь с волжского Низа до самой Москвы. Как тебя зовут? – спросил он приказного.

– Евсей Жилкин, – ответил тот, обрадованный, что его оставили в живых.

– Ступай за мной, Евсей, – сказал Разин. – А ты, Вася, бери деньги и неси в мою избу.

Пока Разин занимался деньгами, казаки обшарили другие струги и нашли несколько бочек зелена вина, которое теперь по бревнам бережно скатывали на берег. Удовольствие от находки было столь велико, что на Уса и его ближних людей, несших мешки с деньгами, никто внимания не обратил. Всех занимало только вино и ничто другое.

– Что будем делать с этим, атаман? – спросил казак, пнув грязным сапогом бочку.

– Это как решит казацкий круг, – сказал Разин. – Решит в воду кинуть бочки, так и будет.

Ответом атаману стал разноголосый и протестующий шум толпы.

– Тогда не торопитесь, – сказал Разин. – Дождитесь людей Корня и пируйте!

– Да вот они! – закричали казаки. – Идут берегом!

Казаки Корня шли весело, опьянённые пролитой кровью стрельцов. Есаул восседал на своем коне в распахнутом кафтане и сдвинутой набекрень шапке, за ним на веревке, спотыкаясь, шли Максим и Федот.

– Эге! – воскликнул Разин. – Кого ты, Корень, заарканил?

– Ночью, когда шли к острову, поймали на берегу. У них есть твой знак, атаман.

– Давно мне мои люди не встречались, – сказал Разин. – Но этих я не знаю. А ну, явите мой знак!

Корень нагнулся с седла и снял с шеи Максима нитку с двумя пуговицами.

– Знак мой, – сказал Степан Тимофеевич, внимательно рассматривая и нитку, и пуговицы. – Отвечайте, что вы за люди?

– Я – Федотка, гулящий человек, а это Максимка, мой знакомец по дороге в Синбирск. Откуда у него, Степан Тимофеевич, знак, я не ведаю…

– Помолчи, ботало! – Разин начал хмуриться. – Говори, как попал к тебе мой знак?

– Меня послал к тебе купец Твёрдышев, – сказал Максим. – Он и дал мне твою метку.

– Твёрдышев… – Разин задумался,

но вскоре его лицо просияло. – Как же, помню купчину, однова выручил меня. Развяжи их, Корень!

Пленников освободили от пут, и Разин поманил Максима за собой, в сторону от чужих ушей.

– Что купцу надо?

– У меня для тебя от него грамотка, – Максим вынул из-за голенища кожаный чехольчик и подал Разину.

– Добро, – сказал атаман, беря грамотку. – Иди в крепость и будь подле моей избы. Я тебя кликну.

Разин, окружённый толпой приближённых, пошёл в крепость, а Максим стал оглядываться, отыскивая своего попутчика, и обнаружил его среди уже захмелевших казаков возле бочки с вином, где Федот потешал всех какой-то весёлой небывальщиной. «Федот не пропадет, – решил Максим и пошёл в крепость, осторожно обходя пировавших казаков. – Уходить надо отсель, пока голова цела…»

Разин с ближними людьми пировал на просторном крыльце атаманской избы. На столе в огромном блюде были навалены куски только что вынутого из котла мяса, стояли кувшины с вином, и кубки не пустовали. Стенька мог выпить хмельного бесконечно много, но никогда памяти не терял, смотрел и примечал всё сказанное своими соратниками. А те, за столом, с атаманом особо не чинились, говорили ему всё, что думают, справедливо считая, что в этом и заключается казацкое равенство.

– А что, Степан Тимофеевич, на сей раз дувана не будет? – сказал, опорожнив очередной кубок, черкас Очерет. – Мои запорожцы поговаривают, что у стрельцов взяты несколько мешков с деньгами.

Разину вопрос Очерета пришёлся не по нраву, но он вида, что недоволен, не подал, лишь остро глянул на Уса, и тот понял, что от него хочет атаман.

– Да там и делить нечего, – небрежно произнес Васька. – Всего-то с десять тысяч рублей, как раз на то, чтобы вернуть долг воронежским посадским людям за свинец и порох.

– Мы, запорожцы, явились к тебе, Степан Тимофеевич, по твоему зову, – сказал Очерет, оставив без внимания слова Уса. – Казаки живут с войны, за свинец и порох мои люди не должны ни воронежским, ни другим. Стрелецкую казну надо раздуванить.

– Степан слово дал за всех казаков, что долг вернет, – вступился за брата Флор. – Дуванить ещё будет что, гулевая путина только началась.

– Мои казаки слова воронежцам не давали, – гнул своё Очерет. – Их надо удовольствовать.

Упрямство черкаса вывело Разина из себя. Он крепко, так что подпрыгнула посуда, ударил кулаком по столу и вскочил на ноги.

– Раз так! – вскричал Степан Тимофеевич. – Не буду я вашим атаманом, ищите себе другого! Берите хотя бы Очерета!

Черкас побледнел и потянулся рукой к ножу на поясе, но Разин и не думал с ним биться. Опрокинув стол и скамью, он сбежал с крыльца и устремился к крепостным воротам. За ними на пологом берегу пировали казаки и гулящие люди. Своего атамана они встретили оглушёнными криками радости и налитой всклень чарой зелена вина.

Стоящий неподалёку от воеводской избы Максим услышал, как старый казак Однозуб молвил сам себе: