Атаман Золотой
Шрифт:
— Неужели в тебе совесть не говорит? При тебе меня раздели…
— Парасковья!
— При тебе меня… А ты?
Плечи у Парасковьи задрожали, она до крови закусила губу.
— Не плачь, сестренка, — сказал Григорий.
— Ну, хватит.
Василий взял жену за руку, она отбросила его руку. Муж рассердился.
— Ты что? Вовсе из воли вышла?
— Дерьмо ты, а не мужик…
— Я?
Василий замахнулся, но тут в распахнутую дверь раздался сильный голос Мишки Харлова:
— Григорию Рюкову приказано не медля
— Не пойду, — крикнул Григорий, но Мишка уже исчез.
— За что тебя, Гриша? — спросил Василий.
— Ума не приложу. Никакой провинки за мной не числится.
— А знаешь ты, что твою невесту к барину уволокли? Бабы сказывали, будто остановил он ее посередь улицы.
— Убью! — рявкнул Григорий и, схватив молоток, ринулся к двери.
— Гришка! Куда ты?
Григорий выскочил за ворота, здесь его остановили двое стражников. Они загородили ему дорогу.
— Гришка! Тебе надо быть в Подволошной… На сплав назначен. Айда с нами!
— Ребята! Так ведь я…
— Ничего не знаем. Нам приказ даден.
— Ребята! Ведь вы меня знаете… Ну куда, зачем мне идти? Ведь у меня, ребята, свадьба скоро… За что?.. Ребята!
— Айда!
Гришку подхватили под руки и потащили по дороге в Подволошную.
В этот день в доме надзирателя Ефима Нарбутовских все были в тревоге. Сам Ефим, не старый еще человек, недавно потерял жену. Дом вела старуха-мать. Сестра Анна готовилась к замужеству.
Сегодняшняя встреча и расспросы Ширяева не на шутку обеспокоили все семейство. Анна уже знала, чем это обычно кончалось. Ее двоюродная сестра Марина, выходившая замуж за писчика Ивана Протопопова, силой была приведена к господину.
— Ты бы известила жениха-то, — советовала мать, но Ефим сказал:
— Нет его на заводе, отправили в деревню, а оттуда на сплав поедет.
— Вот тебе и свадьба! — вздохнула старуха.
Анна тосковала.
— Убегу я куда-нибудь, у соседей укроюсь.
— Сыщут — всех нас под наказание подведешь. Положись на божью помощь. Может, пронесет грозу.
— Нет, матушка, чует сердце беду. Как он глядел на меня!
Девушка содрогалась от гадливого ощущения.
Вечером, когда она вышла за водой, ее встретил Кублинский и, ухмыляясь, передал ей приказ барина:
— Велено тебе идти со мной в барские покои.
Анна заплакала.
— Чего ревешь, дуреха? В храм любви попадешь, на платок получишь да еще гостинцев с собой унесешь, коли угодишь барину.
«Храм любви» — так называлась уединенная комната, находившаяся отдельно от всех, под крыльцом. Ключ от нее хранился у самого Ефима Алексеевича. В комнате все было убрано согласно вкусам владельца: бухарские ковры, тафта, маленький столик на восточный манер, погребец с винами и сластями, а на стенах французские картинки. Разглядывая их, Алешка всякий раз ржал, как жеребец.
Когда он привел в «храм любви»
— Получайте, ваша милость.
— Ступай.
Алешка вышел. Ширяев закрыл за ним дверь на крючок и стал приближаться к своей жертве. Та с ужасом отодвигалась от него.
— Ну? — сказал он страшным голосом и схватил девушку в объятия.
Завязалась немая борьба. Разъяренный сопротивлением, Ширяев схватил девушку за горло и начал душить. Анна хотела крикнуть и не могла. В этот момент кто-то сильно ударил в дверь и сорвал ее с крючка. Ширяев в бешенстве обернулся: на пороге со стиснутыми кулаками стоял Ефим Нарбутовских.
— Ты… зачем ты сюда?
— Не позорь сестру, господин… Не дам ее поганить… Анна! Пойдем.
Он взял сестру за руку и вышел.
Ефим Алексеевич налил себе полный стакан вина, выпил залпом и стал думать о том, как отомстить Нарбутовских. Трудно было это сделать. Как лучшего на заводе мастера, превосходно знавшего заводское действие, как самого исполнительного и честного работника, вдобавок грамотного и трезвого, назначили Ефима на должность надзирателя. Если убрать его с этой должности, посадить на цепь в заводскую чижовку, отзовется на собственном кармане. Надо поискать другое средство. Ефим Алексеевич выпил еще стакан вина, но так и не мог придумать, чем насолить надзирателю. Обидела его и девка. Ну, с той разговор будет короток. Не хотела провести ночь с господином, проведет со слугой, и он вспомнил Алешку Кублинского, Павлушку Шагина. Вот кому дать ее на потеху!
Ширяев плохо спал эту ночь, несмотря на то, что с ним была его Катюша. Утром, проснувшись, он взглянул на ее лицо и с неудовольствием заметил морщинки вокруг глаз и по углам рта. Как быстро стареют женщины! Давно ли он привез ее из Екатеринбурга почти девчонкой, и вот уже успела потерять молодость и привлекательность.
После завтрака Алешка принес письмо. Оно было от сестры из города.
«Дорогой и прелюбезный братец Ефим Алексеевич! — писала Софья, — Демидов сочинил на меня всякие небылицы, и теперь государыня требует меня к ответу. Помогите, любезный братец, помощью и советом. Как мне быть в моем жалостном состоянии? Спасите меня от тирана. Что если меня приказано будет вернуть Демидову? Я тогда наложу на себя руки.
Приезжайте, любезный братец. Здесь много новостей. Приехал полковник Бибиков и дал знатный бал. Всю ночь играла роговая музыка. Я много танцевала. Познакомилась с членом горной канцелярии господином Башмаковым. Он треземабль. Наговорил мне кучу комплиментов и целовал руки.
Встретила вашу прежнюю любовь. Она мне сказала, что ей предстоит марьяж с капитаном здешнего мушкатерского полка. Есть еще время расстроить сие предприятие, ежели вы приедете незамедлительно.
Остаюсь преданная вам и любящая ваша сестра Софья».