Атаман. Гексалогия

Корчевский Юрий Григорьевич

Я перевел дух и постучал в дверь.

– Кто там? – раздался голос супруги, и не успел я ответить, как дверь распахнулась и ко мне на грудь кинулась жена.

– Наконец-то! Обещал вернуться к утру, а уже два дня прошло, я уж извелась вся! – Тут Елена отстранилась и вгляделась в меня.

– Почему на тебе одежда чужая? Да никак, это соседская? Знакомая рубашка, я ее давеча штопала. А босой ты почему?

– Потом расскажу. Дай мне мою одежду, Эту надо соседям вернуть, пока не хватились.

Лена

метнулась к сундуку, достала чистые рубашку и штаны. Я переоделся, надел короткие летние сапожки. Надо же вернуть на веревку украденную поневоле одежду.

Елена ойкнула.

– Что такое?

– Ты себя видел? Я забеспокоился.

– Ты скажи, в чем дело – ты меня пугаешь.

– Это ты меня пугаешь – все тело в синяках и ссадинах, пришел в чужой одежде. Где ты был, что случилось? Тебя били?

– Лена, дай мне вернуть одежду; приготовь хоть воды теплой обмыться да покушать.

Я вышел во двор, перепрыгнул через забор и повесил на веревку одежду соседа. На мне она уже досохла. Вернувшись домой, разделся и встал ногами в корыто. Лена поливала меня из ковшика. Не баня, конечно, но хоть грязь смыть. После хождения босиком по мостовой ноги были черными от грязи. И вода в корыте стала коричневого цвета.

После омовения я сел за стол и принялся метать в рот все, что видел. Потом спохватился. Если сейчас наесться досыта, то после вынужденной голодовки можно получить заворот кишок. Надо остановиться. Умом я это понимал, но брюхо требовало – ешь!

Я встал из-за стола. Завтра наверстаю, а теперь – спать. Я рухнул в постель и уснул. Сквозь сон я чувствовал, как тормошит меня жена, пытаясь узнать, что произошло.

– Отстань, дай поспать!

– Да вставай ты – утро, солнце взошло.

Я разлепил глаза. В самом деле, в комнате светло, в ярком лучике солнца было видно, как летают пылинки. Попробовал подняться с постели и со стоном рухнул обратно. Все тело, все мышцы болели – такое ощущение, что меня долго били палками. Ленка все выспрашивала:

– Да что с тобой? Ты можешь рассказать?

– Я упал с дерева; одежду всю изодрал, ремень с саблей за сук зацепился, а наверх залезть я уже был не в состоянии. Еле до дома добрался, – почти правду рассказал я.

– Ох, бедненький. Давай я тебя полечу.

– Это чем же?

– Мази вот есть у меня, травками попою, в баню сходим.

– Хорошо, только сначала – поесть.

Лена ушла. Что-то я расклеился: до дома добрался, а в постели расслабился.

Через силу встал, натянул рубашку и легкие порты. Надо хотя бы умыться и в туалет сходить. Потом я зашел в кухню. Мать моя! Когда же Ленка встала? На столе жареные караси со сметаной, курица вареная исходит паром и мясным духом, хлеб свежим своим видом нагоняет зверский аппетит. Сейчас разговеюсь.

Елена уселась рядом,

налила в глиняную кружку вина из кувшина. Сотворив молитву и отпив пару глотков, я накинулся на еду. Жена ела скромно, отламывая но маленькому кусочку. Я же разломил курицу пополам и вцепился зубами в ароматное мясо, чуть не заурчав от удовольствия. Ничего вкуснее не ел! Я отрывал зубами крупные куски и, едва прожевав, глотал, запивая вином. У Ленки глаза на лоб полезли.

– Ты просто обжора!

– Ага, – едва разборчиво сказал я с набитым ртом. Пусть думает, что хочет.

Когда от курицы остались только обглоданные косточки и я, поблагодарив Лену, решил слегка отдохнуть, жена положила мне на плечо руку.

– Теперь рассказывай.

– Я же тебе все сказал…

– Подробнее, я хочу все знать.

Пришлось наврать, что, переплыв Волгу, я углубился на земли татарские, влез на дерево и с помощью подзорной трубы стал обозревать окрестности. Пошел дождь, дерево стало скользким, и я упал. До дома шел два дня, не держа и крошки во рту.

– Вот и все, – закончил я свое повествование. У жены по щекам текли слезы.

– Бедненький мой! Так намучился – я уж плохое подумала: сначала – что татары тебя в плен взяли, потом – что убили, затем решила, что ты себе полюбовницу нашел, а меня бросил.

Вот женщины – насочиняют с три короба, из ничего выводы делают.

Я, как мог, ее успокоил – к сожалению, на большее я пока что не был способен, почти калека – и, передохнув, взялся за карасей. Был за мной грех – любил я жареную рыбку даже больше, чем мясо. Тем более что мясо здесь готовить не умели: сварить, пожарить – и все. Невелик выбор. А из колбас – только кровяная. Эх, сейчас бы сервелату или люля-кебаб!

После сытного завтрака, точнее – уже обеда, мы пошли в баню. К этому времени она уже прогрелась. Когда я разделся, Лена жалостливо меня оглядела.

– Увечный ты мой!

– Господи, как я не люблю эти бабские причитания…

Плеснув на каменку квасом, я улегся на полку, попотел. Лена осторожно потерла меня мочалкой. Местами было больно, я кряхтел, но терпел. Обмылся, снова плеснул на камни квасом. Баня заполнилась хлебным духом, от жара волосы чуть не трещали. А теперь – снова на полку.

Жена бережно прошлась над телом веником, а когда он напитался паром и размяк, легонько пошлепала им по моей спине. Хорошо! Что может сравниться с русской баней? Сауна? Нет! А про душ я и не говорю, это – средство гигиены, смыть грязь с тела – не более. Баня же еще и лечит. И вышел я из нее пусть не здоровый, но уже и не разбитый, как корыто завистливой старухи из известной сказки. Теперь можно и поваляться в постели. Дел полно, но я решил позволить себе несколько дней отдыха, если не будет возражать Иван.