Атаман. Гексалогия
Шрифт:
Шуршание раздавалось все ближе и ближе. Но и медведь учуял наш запах. Он поднялся на дыбы в десяти метрах от нас, взревел, оскалился и пошел на задних лапах. Медведь был здоров, могуч и, судя по белым клыкам, молод. И что самое плохое – он пер на Василия, стоявшего от меня в десяти метрах. Что делать? Бежать на помощь? Унижу парня перед другими охотниками.
Дальше – за Василием – стоял Федька. Он повернул ко мне лицо, но молчал, как бы ожидая от меня подсказки – что делать будем?
Я решил – пусть все идет своим чередом, нужда возникнет – на помощь придем.
Медведь
Сын ударил медведя рогатиной, но неудачно – в брюхо. Раздался дикий рев. Медведь, размахивая лапами, пер на Василия, а тот, хоть и упирался ногами, не мог сдержать напора огромной туши и пятился назад. Пока ситуацию спасала мощная железная перекладина, не дававшая зверю приблизиться к охотнику.
Пора и нам вмешаться.
Я в несколько прыжков подскочил к медведю и всадил ему в правый бок свою рогатину. Медведь махнул громадной лапой, ударил по древку, и меня отшвырнуло в сторону, как пушинку.
Положение спас Федька. Морда медведя была повернута ко мне; Федька незамеченным подобрался к медведю и ударил его кинжалом в левый бок, в самое сердце.
Ранение, казалось бы, смертельное, но медведь продолжал стоять, размахивая лапами. Федька, сбитый ударом, покатился кубарем по овсу.
Подоспели двое охотников из тучковских – и с размаху всадили в медведя свои рогатины.
И лишь тогда рев утих, медведь закачался и Упал на спину.
Я перевел дыхание, бросил взгляд на Василия. По лицу его стекала струйка крови. Поднявшись, я бросился к нему.
– Цел?
С тревогой осмотрел голову сына. Слева, чуть выше уха, была глубокая царапина, обильно сочившаяся кровью. Кость цела, других повреждений нет. Слава богу, обошлось!
А шрамы – не беда, они даже украшают мужчину.
Я побежал к Федору – что-то он долго не встает. Федор лежал без чувств, но дышал. Я осмотрел его бегло – крови не видать, ощупал руки-ноги – вроде целы. Похлопал слегка по щекам.
Федька приоткрыл веки, повел глазами.
– Медведь?
– Завалили уже.
– Василий цел?
– Царапиной отделался.
Федька сел, схватился руками за голову.
– Звенит и кружится, как после хорошей пьянки.
– Посиди, спешить уже некуда. Видно, косолапый по голове тебя ударил.
Подоспел Тучков с охотниками.
– Завалили уже? Жалко, что без меня!
Обошли медведя, подсунули под него рогатины, перевернули.
– Эка вы шкуру попортили! – сокрушался Никита.
– Сам бы попробовал! – огрызнулся я.
– Да это я так, сгоряча, понимаю ведь. Эй, кто-нибудь! Телегу сюда гоните.
Кто-то из охотников пошел через поле к деревеньке, что была за перелеском, пригнал телегу. Лошадь всхрапывала, косила на медведя фиолетовым глазом. Возничий из деревенских обошел тушу, покачал головой.
– Да ведь в нем пудов двадцать пять веса. Не погрузим.
Погрузили. Ухватились, приподняли, подсунули под него древки рогатин и подняв, уложили на телегу. Тяжел! И духом звериным несет.
Васька придерживал у головы тряпицу, прижав к ране,
Ничего, главное – кости целы, отлежится с недельку и будет как новенький.
Мы оседлали коней и не спеша ехали за подводой, делясь впечатлениями от охоты. Никита все сожалел, что медведь не на него вышел. Шкура трофея полагалась охотнику, принявшему основной удар зверя на себя, то есть Василию, а мясо – пополам меж боярами.
Прибыли в поместье.
Пока охотники свежевали тушу, мы передохнули, выпили винца.
– Ну, Василий, сын Георгия, с тебя причитается. Такого матерого зверюгу завалил. Небось, шкура на половину комнаты будет. Первый трофей?
– Первый, – откликнулся Василий.
– Хорошего сына воспитал, сосед. Пятнадцать лет, а уже новик и знатный трофей взял.
Тут же на дворе развели костер и начали жарить медвежье мясо. Красноватое на вид, по вкусу оно походило на свинину. Кто-то из охотников говорил, что его лучше есть копченым.
Пир продолжался до полуночи. Никита выкатил бочку пива, и мы ели мясо, запивая его свежим пивком.
Василий чувствовал себя героем, белея в сумерках перевязанной головой. А вот Федьку было жалко: есть он не мог – его тошнило, и он лежал в пристройке. Поздно вечером туда ввалились и мы – хмельные, возбужденные. Попадали в постели, и нас сморил сон.
С утра у всех болели головы – у Федьки от сотрясения, а у нас с Василием – от обильной выпивки. Никита предложил вина в качестве лечения, но мы отказались, выпив огуречного рассола.
Стало полегче. От одного упоминания о вине в желудке комок собирался, и подташнивало. Я знал русское хлебосольство – хлебни сейчас вина, и пир продолжится до вечера.
Никита выделил нам почти полтуши медведя, обильно посыпанной солью с перцем и обложенной листьями крапивы, чтобы мясо не испортилось.
Мы попрощались и двинулись домой, сопровождая телегу с мясом косолапого.
Добрались до дома. Федька сразу прошел в воинскую избу и улегся, его мутило.
Ратники перенесли на кухню мясо. Чего его беречь, пусть все попробуют.
Лена, как увидела перевязанную голову Василия, ахнула, прижала сына к груди и запричитала:
– Где же это ты так?
– Сучком о дерево окорябался, – не стал пугать мать рассказом об охоте Василий.
… Настал сентябрь, а с ним и новый год. Осень стояла сухая, да и рано ждать дождей. Это попозже – в октябре задуют северные ветры, разверзнутся хляби небесные, зарядят дожди, развезет дороги, будут ползти, едва не цепляясь за крыши, черные тучи, напитанные влагой. В такую слякоть хорошо сидеть дома, в уюте, зная, что убран урожай и закрома полны, так же как и кошелек. Замирает в это время жизнь на Руси. Даже торговля, поскольку подвоза свежих товаров нет. Рачительный купец заранее лабазы товаром набьет и торгует до морозов припеваючи, ожидая, пока реки покроются льдом. А пока – все крестьяне на полях, торопятся убрать все, что еще не успели. И убирать не так много – капуста, репа, морковь уже давно убраны. Рожь да пшеничка – тоже, остается овес да лен.