Атаман. Воевода. Новая Орда. Крестовый поход
Шрифт:
Путники уже начали присматривать удобное для остановки место – под какой-нибудь раскидистой елью, как вдруг задул верховой ветер, раскачал вершины деревьев, погнал по небу облака – вот уже и появились лазурные разрывы, и – пока только на миг – проглянуло солнышко.
– А, кажись, пронесет! – Иван Борисович с довольной улыбкой перекрестился. – Слава те, Господи!
И в самом деле, окружающая обстановка начинала потихоньку радовать – ветер разогнал тучи, заголубело небо, засверкало над лесом солнце. Можно было спокойно продолжать
Поразмыслив, беглецы решили выйти к реке с другой стороны, за излучиной, таким образом, срезав, по прикидкам Егора, километра три, а то и больше. Сговорились, ухмыльнулись друг другу – пошли.
Лес вдруг стал редеть, и лыжи заскользили куда веселее. Вскоре четверка оказалась на большой поляне, в конце которой чернел частокол. Деревня!
– Обойдем? – опасливо обернулся Чугреев.
Иван Тугой Лук хмыкнул:
– Думаю, там нет никого. Ни дымов не видать, ни людей, даже собак не слышно. Да и местные-то охотники нас давно бы заметили.
– Да уж, это точно. Брошенная деревенька-то, – согласился Данило. – Зайдем – чего кривулями плутать зря? Может, соль там сыщем или… если вдруг снова непогодь – заночуем.
– Инда так и поступим. – Иван Борисович махнул рукой: – Пошли, парни.
Валялись в снегу сорванные с петель ворота, и, как только лыжники миновали их, явственно запахло гарью. Пять засыпанных снегом по крыши изб – большая деревня! – амбары… ага, вот они и горели-то! Пепел ище!
Направляясь следом за Борисовичами к самой большой избе, Вожников вдруг зацепился лыжей о какое-то бревно.
Наклонился…
– Господи!
Не бревно это было, а труп! Труп пронзенного стрелой мужчины.
Боже! Боже! Опять эти стрелы, армяки, копья…
– Дня три назад убили, – со знанием дела определил Антип.
– А вон еще мертвяк, – Данило Борисович указал на крыльцо, на ступеньках которого тоже валялся припорошенный снегом труп, только этот не был поражен стрелою. Несчастного просто зарезали… Нет!!! Зарубили мечом… или секирой.
– Мечом, – снова пояснил Чугреев. – Вона, удар-то чрез ребро прямо в сердце. Хорошо били, умело. А вот того, глянь, Егорша – секирою.
Молодой человек обернулся… и его чуть не вырвало от одного вида разрубленной надвое головы!
Господи… значит, все так и есть… Уж точно – средневековье!
Подошедший сзади Иван Тугой Лук хлопнул Вожникова по плечу:
– Ну, че встал, паря? Пойдем, глянем.
Проникающий через распахнутую дверь свет падал на скудную обстановку избы. Сложенный из камней очаг, стол с лавками… Нехитрая домашняя утварь: глиняные горшки, деревянные миски, кадушки. В углу стояла рогатина.
Егор и хотел бы, конечно, увидеть хоть какой-нибудь прикнопленный к стеночке календарь с голыми девками, однако в душе понимал уже, что совершенно напрасно надеется…
– Эвон, под лавкой-то!
Иван Борисович наклонился и вытащил из-под лавки… мертвого ребенка! Опять же зарубленного –
Вожников вроде бы никогда не был хлюпиком, но тут не выдержал, и, выбежав на двор, завернул за угол, закряхтел – его вырвало.
Очистив желудок, молодой человек еще немного постоял так, согнувшись, и, более-менее придя в себя, вскинул голову. За углом, близ плетня, торчали какие-то пугала… почему-то сразу три. Что, птиц так много?
Егор присмотрелся и…
Лучше б он этого не делал!
Никакие это были не пугала – люди! Посаженные на кол люди!
Значит – правда… тупое и дикое средневековье!
– Господи-и-и-и!
– Здоров ты кричать, Егорша! – хмыкнул вышедший из избы Иван Тугой Лук. – Думаю, ночевать мы тут не будем, дальше пойдем… Ну, чего встал-то? Мертвяков не видал?
– К-кто их, интересно… и за ч-что… – заикаясь, промолвил Вожников.
– Верно, соседушки, – Иван Борисович шумно высморкался. – Из-за землицы али из мести. Всяко бывает. Леса! Народ кругом дикий.
Егор сглотнул слюну. А ведь просто все! Взять да поинтересоваться, коли уж они бояре или даже князья.
– Иван Бо… Еще спросить хочу.
– Ну, спрашивай.
– Иван Борисыч, вот скажи-ка, а какой сейчас год?
– Обычный год, – с некоторым удивлением отозвался боярин… или князь. – Как и прошлый, малость подождливей только.
– А лето, лето какое? Ну, от сотворения мира?
– От сотворения мира? – Иван Борисович ненадолго задумался, зашевелил губами. – Тебе зачем надо-то?
– Да так…
– От сотворения мира шесть тысяч девять сотен осьмнадцатый. Ну да, так и есть – в березозоле-ветроносе месяце, по-гречески – в марте – как раз Новый год и начался.
– Шесть тысяч девятьсот восемнадцатый… – обалдело повторил Егор… Это ж… это ж…
Глава 4
Шесть тысяч девятьсот восемнадцатый…
– Шесть тысяч девятьсот восемнадцатый год… Однако…
Уже на реке, осмысливая увиденное и услышанное, молодой человек принялся вычислять более привычную дату – хоть как-то призвать мозги к порядку. Да и отвлечься… безжалостно зарубленный ребенок, мертвые на кольях… Жуть!
Итак… раз год начинался в марте – по крестьянскому календарю, не по церковному, значит, нужно отнять от числа сотворения мира пять тысяч пятьсот восемь лет… или – в случае с мартовским годом – пять тысяч пятьсот семь. Ну да – год новый как раз только что начался, а старый – наш – с января… Значит, значит – сейчас у них на дворе тысяча четыреста девятый год! Апрель, если точнее. Ну да, ну да – то-то Борисычи все Едигея вспоминали… И кто у нас сейчас правит? В Москве… нет, не Дмитрий Донской, тот уже умер… Ага – сын его, Василий Дмитриевич… у которого с Борисовичами какие-то разборки. Значит, Борисычи тоже какие-нибудь князья, а не простые бояре.