Атаман

Мильшин Сергей Геннадьевич

— Что тут думать, — Сашка заулыбался и словно уверенней стал, — выпить надо сначала, а потом думать. На трезвую голову кто думает?

Колька неопределенно пожал плечом и потянулся к бутылке.

В следующий момент Сашка невольно втянул голову в плечи: за спиной грозно щелкнул замок открываемой калитки, и оттуда решительно шагнула насупившаяся Нинка. Не обращая внимания на замершую над бутылкой руку брата — этакий ухват, она молча зацепила почти полную посудину за горлышко и, развернувшись, с размаху саданула о поребрик дороги. Отколовшееся горлышко юзом усвистело на ту сторону бетонки.

Так же, не говоря ни

слова, Нинка вытерла мокрую руку о подол и крупными шагами скрылась во дворе. Хлопнула калитка и на улице повисла недобрая тишина.

Сашка с трудом оторвал оторопелый взгляд от лужи на асфальте и непонимающе уставился на Кольку. Тот, наконец, опустил руку и медленно вытянулся.

— Ты же говорил, спит.

Колька повертел головой из стороны в сторону, словно разминая вдруг затекшую шею, и шумно сглотнул:

— И что ты от меня хочешь? Проснулась, как видишь, блин.

Сашка глубоко вздохнул и, ссутулившись, осторожно поднялся. Постоял, привыкая к новой реальности, и осторожно спросил:

— Пошли что ли гнездо строить? Раз ничего больше нету.

Колька обреченно поднялся следом.

***

Перед Сашкиным домом остановились.

— Ну что, — Колька пригладил подстриженный ежик, — делать будем на столбе за огородами? — он кивнул в сторону заливного луга, который начинался прямо за заборами. Там проходила заброшенная линия электропередачи, над лопухами и ивняком высились последние два покосившихся, но крепких деревянных столба.

— У меня где-то колесо тележное валялось, если мамка не выбросила.

— И проволоки какой-нибудь захвати, а я пойду по соседям кошки поищу, а то как на столб залезем.

Сашка кивнул и взялся за болтающуюся ручку на деревянной калитке. Колька отправился по дворам.

***

Весна в тот год пришла ранняя. В начале апреля уже просохли обочины. На лугу, местами переходившем в болото, было сыро. Сапоги вязли по щиколотку, а где и глубже. Мужики дружно сопели, но терпеливо продвигались к видневшимся за редкими деревьями столбам. Сашка взгромоздил тяжелое тележное колесо на голову и стал похож на гриб опенок. Колька высоко поднимал кошки, но они все равно цеплялись за длинные жесткие камышины. Прошлогодние репейники гроздьями висли на штанинах. По пути забрались в заросли чертополоха. Острые иголки звенящих от сухости головок торчали в разные стороны, словно противотанковые ежи. С матерками выбрались на чистое место. Первый столб был уже рядом. Бросили на сухое поклажу и остановились отдышаться. Как по команде задрали головы вверх.

— Да, — протянул Колька, — высоко.

— Ниче, я залезу, — засуетился Сашка.

— Ну, давай, надевай кошки.

Тот плюхнулся задом на кочку. Колька помог товарищу застегнуть ремни. Сашка закинул за спину колесо на петле из алюминиевой проволоки, обнял гладкий, будто лакированный ствол, и подтянул ноги почти к подбородку. Зацепился когтями, выпрямился, опять подтянул колени, уперся… Несколько таких движений и он уже на самой вершине. Закрепился и откинулся назад. Колька, козырьком прикрывшись от солнца, следил за его движениями. Привязать колесо на поперечине столба оказалось несложно. Сашка быстро закрутил гибкую проволоку, подергал, проверяя на крепость. Держалось мертво. Ухватившись за колесо, выпрямился, огляделся вокруг.

За перелеском на бугре выглядывал уголок

вспаханного поля. Речку скрывала молодая поросль: клен, черемуха, ракита. Ветки еще не оделись зеленью, но апрель уже высветлил голые стволы. Солнышко играло и путалось бликами в диколесье. На желтотравник луга, словно заплатки, весна уже накидала нежные островки зелени с синими крапинами первоцветов. Сашка вздохнул полной грудью и тихо проговорив: «Ну, и что бы им тут не жить», повернул голову вниз.

***

Вечером они сидели на той же лавочке и тихо обсуждали шансы на появление птиц. Оба были уверены, что аисты обязательно обоснуются в их гнезде.

— Все-таки готовое жилье, — в который раз убеждал соседа Сашка, — почти не надо ниче строить. Прилетай и живи. Ну, веток подстели немного. Не дураки же они.

Колька согласно покачивал головой, прищуриваясь, и лез в карман за сигаретами. Сашка охотно протягивал руку с зажигалкой.

Бабка Валя, возвращаясь после школы, остановилась с мужиками.

— Хорошое дело затеяли, — одобрила она, — у нас ученики уже спорят — поселятся аисты или не поселятся.

— Ну и к чему склоняются?

— Не знаю к чему склоняются эти лоботрясы, а я думаю, поселятся. Они же на нашем болоте кормятся, а тут еще гнездо рядом будет. Удобно.

Весь апрель каждый день мужики выходили на луг и внимательно рассматривали тележное колесо — нет ли каких изменений. Иногда Сашка бегал в Шишино, проверяя старые гнезда там.

Аисты прилетели в первых числах мая, но на колесо так и не сели.

Как-то вечером над деревней появился низкий клин пролетающих птиц. Деревенские, не сговариваясь, потянулись на дорогу перед лугом — оттуда было видно Колькино гнездо. В Беломестном его теперь так и называли — «Колькино». Так говорили про дома, сараи, бани, построенные им. Сашку если и вспоминали, то как-то вскользь, не серьезно, никому бы и в голову не пришло назвать гнездо Сашкиным. Сашка первое время, если при нем кто-то говорил «Колькино гнездо», — терпеливо поправлял:

— Это я туда лазил и колесо привязал, а не Колька.

Собеседник вроде соглашался, но в следующий раз все повторялось. Сашка злился, потом вроде смирился.

***

Аисты в тот год так и не прилетели. Они появились годом позже, когда ни Кольки, ни Сашки в живых уже не было.

Колька пропал осенью. Отправился к хозяину дома, который он строил все лето, за расчетом и не вернулся. Такое бывало. Сразу искать не кинулись, решили, что опять ушел в запой и у кого-то остался. Через неделю труп с несколькими ножевыми ранениями пацаны обнаружили в кустах на берегу Донца. Конечно, без денег. Убийц не нашли. Да особо и не искали. Хозяин утверждал, что рассчитался полностью и Колька ушел от него довольный. А больше его никто не видел.

Сашка скончался весной, лишь несколько дней не дождавшись птиц. Еще зимой у него начал болеть желудок, лечиться у Сашки и в мыслях не было. Последний месяц он почти не выходил из дома. Он уже не гнал самогон, питался в основном картошкой «в мундирах» — в подполе еще оставались осенние запасы. Подкармливала непутевого брата и сестра, иногда приезжавшая из города. Он подолгу сидел у окошка, которое выходило на луг, и тоскливо разглядывал раскачивающиеся коричневые головки камыша.

За несколько дней до смерти он постучался в дом к Нинке.