Атаман
Шрифт:
Он почувствовал, а точнее — услышал, как на нем занялась шинель, на спине снова раздался громкий хлопок, резко, удушливо запахло горящей шерстью. Вытащив Тимофея Гавриловича на площадку перед домом, Вырлан повалился на землю, давя прилипшее к шинели пламя и кашляя от едкого жженого духа. Услышал, как недалеко взвыла и подавилась собственным голосам Кланя:
— Деда-а!
Тимофей Гаврилович еще был жив.
Обгорелое, с угольно блестящими скулами лицо его было страшным, борода спалена до самого подбородка и выше — до губ, лишь там,
— Тимофей Гаврилович! — он взял деда за плечо, но тут же отдернул руку — рубаха, сотлевшая в огне, отслоилась с куском кожи. — Тимофей Гаврилович!
Старик неожиданно засипел, в груди у него родилось ржавое клекотанье, он втянул в себя сквозь зубы воздух и замер.
— Все, отошел. — Вырлан перекрестился.
Кланя вздрогнула. Произнесла тихо и быстро:
— Нет! Потом, меняясь в лице и стирая рукой слезы, стремительно появившиеся у нее на глазах, добавила: — Нет!
Видно, ее сила была больше силы смерти: старик вновь засипел и открыл глаза.
— Вв... вы... — с трудом, задыхаясь и теряя сознание от боли, проговорил он, — вы... — старик никак не мог одолеть несколько слов, которые хотел произнести, хрипел, хлюпал кровью, скопившейся во рту, и не мог сказать то, что надлежало сказать на прощание Клане и Вырлану, — вы... — взгляд его напрягся, приобрел мученическое выражение, из уголков черного рта потекла кровь, пугающе красная, густая, старик с трудом одолел еще одно слово — взял-таки высоту, — живите...
Старик вздохнул тяжело и замолчал.
Кланя кинулась к нему, затрясла за руку:
— Деда! Деда! — Но старик молчал.
Вырлан опустился на землю, обхватил руками голову, замер, будто его прихватила сильная боль и теперь он пытается перебороть ее. Очнулся он, когда над ним склонился светлобородый казак, заглянул в глаза. Прапорщик поднял голову и, не узнавая казака, спросил:
— Чего нужно?
— Мы тут мертвяков собрали, ваше благородие. Своих — в одну кучу, чужих — в другую.
— Сколько нас осталось в живых?
— С вами и с Кланей — шесть человек.
— А... их? — Вырлан тяжело, морщась от боли, повел головой в сторону.
— Ни одного. Перебили всех.
— Надо вырыть три могилы. Две побольше, братских — для своих и-и... для чужих, одну — для Тнмофея Гавриловича, После этого нужно уходить. Всем! Кто куда может. Через сутки, максимум через сутки с хвостом здесь будут контрразведчики. — Вырлан поморщился, поводил плечами — гимнастерка на спине прогорела, в рванине было видно обожженное тело. — И вот еще что... Соберите все оружие, раздайте. Гранаты соберите отдельно. Мне нужно штук двенадцать гранат.
Гранат нашлось почти четыре десятка — карательная группа была вооружена до зубов. Вырлан собрал гранаты в мешок и сел
— Вы ройте могилы, я скоро вернусь, — сказал он казакам. — Без меня не хороните, — развернул лошадь на задних ногах, будто лихой наездник, хотя лихим наездником никогда не был, и поскакал в сторону выработок.
Казаки принялись рыть могилы. Лопат было всего две, остальные в шурфах; могилы рыли, сменяя друг друга, поочередно, угрюмо поглядывали на Кланю. Она сидела рядом с телом деда, молчала — лицо у нее было неподвижное, словно с мороза замерзшее — иногда протягивала руку к нему, гладила, всхлипывала зажато и снова замирала.
Казаки продолжали рыть могилы.
Вскоре до них донесся далекий взрыв, за ним второй — Вырлан гранатами подрывал шурфы.
Молча переглянувшись, казаки отставили лопаты в сторону.
— Вот и кончилась наша спокойная жизнь. Теперь травить нас будут... Как зайцев.
— В Китай надо уходить, в Китай... Подальше от Семенова и всей его шелупени.
— Можно и в Монголию.
— В Монголию нельзя. Это вотчина Семенова. Найдет.
— А лучше всего — во Владивосток. Я слышал — из Владивостока атамана поперли так резво, что он не только сапоги — зубной порошок даже забыл.
Послышался третий взрыв. За ним — четвертый.
— Правильно поступает прапорщик, золотые шурфы эти еще пригодятся...
Казаки дружно вздохнули и вновь взялись за лопаты.
Гранаты брали породу слабо — входы хорошо заваливать динамитом, а граната для здешнего камня — шпик, не больше. Динамита же оставалось всего ничего — несколько шашек. Все с изъяном. Вырлан пересчитал шашки — четыре штуки. Хоть и с изъяном они, а в дело сгодятся. Он связал три гранаты вместе, к ним веревкой прикрутил шашку и швырнул в первый шурф, из которого вытекал слабенький вонючий дымок, оставшийся от двух только что взорванных гранат.
Связка сработала — шурф рухнул, будто гнилой, верх входа сомкнулся с низом, в лицо Вырлану ударило мелкой каменной крошкой. Он отшатнулся от шурфа. Вдогонку ударила еще одна волна, запоздалая — это взорвался отслоившийся кусок динамита.
Следом Вырлан взорвал второй шурф — тот, которым дед гордился особо, с толстой ниткой жильного золота.
Потом засыпал вход в третий шурф.
Через двадцать пять минут золотой прииск, давший семеновской казне без малого пятнадцать пудов золота, перестал существовать.
Когда прапорщик вернулся к пепелищу, оставшемуся от дедовского дома, могилы были уже вырыты. Более того, один из казаков скорехонько — счет времени уже шел на часы, но скоро он пойдет на минуты, и это понимали все, — сколотил три креста.
— Эх, и гроб старику сколотить некому, — расстроенно произнес Вырлан.
— Гроб есть... — всхлипнула Кланя, — деда сколотил его для себя заранее и спрятал в сарае... Я была против, говорила — это плохая примета, и как в воду глядела... — Девушка опять всхлипнула.