Атенрет
Шрифт:
— Это начинает тревожить, — капитан скрутил послание в трубочку, засунул депешу в карман и скрылся в своей палатке.
— Айко, я ничего не понимаю, — признался Новиков.
— Не ты один. Аборигенов, пишущих по-мениольски, можно пересчитать по пальцам…
— Чем и решил заняться наш грозный капитан, — вставил словечко Умаалон.
— Не исключено, что записку написал один из сотрудников ФСКР, работающий под прикрытием, — предположила Айко.
— Зачем же ему раскрывать себя? — возразил этнолог.
— А он и не раскрылся. Витя, аборигены не поняли слов…
— Айко, не считай кочевников идиотами.
— Я
— Если говорить откровенно, дорогая, — Коллинз присел на валун. — Я почти готов свернуть экспедицию.
— Но мистер Коллинз, — Сайто решила возразить. — У нас есть ещё три дня.
— Но риск, мисс Сайто! Я не могу рисковать людьми, не имею морального права.
Новиков видел перед собой усталое лицо профессора. Ему было по-человечески жаль Коллинза. Любой бы на месте профессора переживал. И хочется продолжить исследования и колется. Ведь теперь никто, находясь в храме, не сможет чувствовать себя в безопасности.
— Завтра мы продолжим исследования при помощи роботов, — примирительно заявил руководитель экспедиции. — Но люди в храм не пойдут.
— Даже в главный церемониальный зал? — Айко удивилась.
— Мисс Сайто, — Коллинз погрозил пальцем, — не выкручивайте мне руки. Если сегодня уступлю в одном, значит завтра уступлю в другом… это плохо кончится, поймите меня правильно.
— Хорошо, мистер Коллинз, возможно вы правы.
— Поживем — увидим.
23
Не зря говорят, что утро вечера мудренее.
Утром в тоннеле собрались археологи и десять десантников. Плазмоид — это не нечистая сила, это даже не загадка, это объективная реальность, это противник с которым можно бороться. Такое понятие, как плазмоид легко укладывается в человеческом сознании, поэтому мало кто выступал против второй попытки проникновения в храм Солнца. Всех распирало любопытство. Даже азарт появился.
— Значит так, — Умаалон говорил вполне серьёзно. — Сейчас я включу реактор. Откроем входную дверь, поставим распорки. Затем реактор будет обесточен.
Позади людей сиротливо стоял армейский автономный разведчик, начиненный дюжиной всевозможных датчиков и ещё высокотехнологичным инструментом, начиная от отвертки и заканчивая лазерным резаком. Аппарат мог использовать как левитационный привод, так и обычный, колесный. Восемь колес обеспечивали мобильность квадратной коробке с манипуляторами и сенсорами. Антигравитационный привод потреблял значительное количество энергии, а потому применялся лишь в случае крайней необходимости. Для преодоления преград, например.
— Мистер Умаалон, начинайте, — Амматаал впервые продемонстрировал нетерпение. Его угнетала неизвестность. Хотелось выяснить все от начала и до конца. Сколько можно ходить вокруг, да около?
Маленькие кибернетические стрекозы, повинуясь приказу человека, включили реактор. Солдаты подошли к двери, неся на руках металлическую балку. Створки дверей послушно раскрылись, и балка заняла свое место. Сразу после отключения энергетической установки двери начали закрываться. Пружинный механизм работал исправно. Балка приняла на себя немалое усилие, но выдержала натиск чужеродного металла.
Автономный разведчик направился к дверям,
— Пока был включен реактор, киборги что-нибудь заметили? — донимал техника профессор Коллинз.
— Нет, господин профессор, пока все тихо, — Умаалон решил сменить тему разговора. — Если вы не возражаете, я не стану задерживать разведчика в церемониальном зале. Зал все видели. Видеоматериалов вполне достаточно. Выцветшие барельефы или горельефы, пыль, запустение. Стрекозы передали массу информации, собрали целую тонну образцов…
— Ты хочешь спуститься вниз? — прохрипела Кармен.
— Да.
— Вряд ли кто будет против…
Разумеется, таковых не нашлось.
Разведчик включил левитационный двигатель и поплыл вниз, даже не касаясь ступенек. Приоткрытую дверь погребального зала, облицованную черным гранитом, автомат преодолел без присущей человеку робости. Он не боялся оказаться запертым в каменной ловушке. Его не научили бояться.
Луч фонаря выхватывал фрагменты зала, в котором веками прощались с высокопоставленными усопшими. Предназначение этого помещения не оставляло и капли сомнений. Посреди зала возвышался белый мраморный постамент. Саркофаг с усопшим правителем временно водружали на постамент. В течение трех суток все желающие могли простится с покойным. Людской поток нескончаемой рекой тек через зал, огибая постамент по кругу. Священнослужители и члены царственной семьи восседали на каменных скамьях в непосредственной близости от саркофага. Все три дна они не имели права ни есть, ни спать. Прощальное бдение считалось самым важным испытанием. Терпя физические муки, живые доказывали Богу, что способны заменить почившего небесного сына, способны подхватить бремя власти, способны, очистившись, нести в своей душе священный огонь великого Бога Солнца.
— Облицовка выдержана в желто-черных тонах, как и везде, — Кармен качала головой. — Лишь скамья мучеников из розового мрамора. Представляю, каково сидеть на ней три дня, да ещё на виду у подданных. Один раз в сутки разрешается принять восемьдесят восемь грамм соленой воды и ничего более. Тяжело…
— Зато самый выносливый может претендовать на роль сына или дочери Солнца, — вставил Виктор. — Атенретцы лучше всех сохранили изначальную религию.
— Нет, Виктор, — Амматаал поморщился. — Это только внешний антураж. А по сути, атенретцы значительно отдалились от первоначальных теологических взглядов. Их мировосприятие уникально. Ни у нас, ни у вас ничего подобного не встретишь. Разве только свастика. Этот символ достался нам от общих предков. Однако для атенретцев он несет совсем иной смысл…
— Прошу взглянуть! — Коллинз старался привлечь всеобщее внимание. — Робот спустился на второй подземный уровень. Раньше здесь были только киборги.
— Могилы в стене, — воскликнула Айко. — Именно здесь мы недавно составляли новую хронологию правителей Атенрета.
— Похоронено триста двадцать три человека, — Стуберг присоединился к разговору. — Двадцать одна ячейка почему-то пуста и не имеет надписей.
— Возможно резервировали места? — предположил Коллинз.
— Возможно, — согласился антрополог. — Перед нами древние захоронения. Самой старой могиле четыре тысячи шестьсот тридцать семь лет. Храм не намного старше.