Атланта в Калидоне

Суинбёрн Алджернон Чарльз

Коль замешался среди вас презренный трус,

Рука дрожащая и глаз неверный -

Но вам страшиться следует такого, а не мне.

Ведь не различье в облике телесном,

Не красота, не сила или слабость

Достойны похвалы, а сердца благородство

И духа чистота; не губы, что питают,

Не члены тела, данного на время…

Что я сказать ещё должна? Клянусь вам,

Богами света, телом девичьим своим,

Любою клятвой, что скуёт язык и волю

злую:

Я не горда и не высокоумна,

Короны не желаю, славы и трофеев;

Вы тут пируйте, жуйте, объедайтесь,

Орите и без музыки скачите сыто,

Наполнив воздух диким пеньем, рвите струны,

В цимбалы бейте, колотите, как безумцы,

Перебирая непослушными ногами,

Одни; к вам не приду, но помолившись,

Богам воздав дарами за щедроты,

Уйду; меня здесь больше не увидят.

Зачем же вам освистывать меня,

Стыдить за жизнь мою, как если бы она

Завидна вам была, а я ворую славу

И имя доброе у вас; ну нет, теперь,

Коль есть на небесах всевышний бог,

Которому все троны, молнии подвластны,

И мира колесо вертится под стопой, 1030

То пусть рассудит он меня и вас: ликуйте,

Коль проиграю я; но лучше вам

Умерить необузданные рты и руки

Преступные, хранить молчанье, ибо яд

Своих же уст способен вас убить.

ЭЙНЕЙ

Цветок Тегеи, дева, быстрая как ветр,

Святейшая средь женщин, благодарность

Прими за честные слова; а вы отправьтесь

За ней в смиреньи, в миром, устремив

Глаза на след судьбы; сердца крепите, руки,

Без счёта стрелы шлите, наносите раны,

Идите с богом, с богом возвращайтесь.

ХОР

Кто дал людям речь? Чья создала рука

Шипы для угроз, западни для греха?

Питается словом и в слове живёт человек

И с ним исчезает навек.

Сердец одержимость — источник тех слов,

Безумец им вторить готов.

Всё в жизни проходит, одно неизменно,

Одна только собственность наша нетленна —

То Смерть. Ты повсюду увидишь следы

Её, безмятежной, а Время бежит торопливо,

Хлопочет бесцельно, свои разрушая труды -

Песок, размытый водой.

А Смерть полнокровна, её не завянут плоды,

Княгиня Земли, правит твёрдой рукой.

Бредёшь ты по миру, от них отвернувшись пугливо,

Но Жизнь свою длань разожмёт, кончая срок твой,

И час наступает отлива…

Боги очень хитро насадили

На земле одержимость и грусть,

Не жалели и не щадили,

Никому

не избегнуть их уз.

Сотворят вещь и тут же разрушат,

То, что вырастят — вскоре пожнут,

По их воле колеблется суша

Или волны камнями встают;

Тяжкой ношей снабдили время,

В уста жизни вложили дыханье,

Трудом и плодами труда наделили людское племя,

Дав ему смерть и в смертной тени молчанье.

Обряд брака рыданье порочит

И на брачных одеждах пятно,

Волей их радость болью испорчена,

Удовольствие в боль вплетено.

То горит ложе брака огнём, то в слезах утопает,

То желает супруга супруг, то навек проклинает.

Текут слёзы наши. Зачем они высшим богам?

Из них сотворённый, прольётся с небес водопад

Омыть лик зари? Иль, подобно цветам,

Сберут их, заставив сиять в украшение ночи часам,

А может, одежды сошьют для плаксивых Гиад?

Иль в пищу сгодятся они, о владыки,

И смогут моря утолить ими голод великий,

Иль этот бездонный печали родник

Насытит печальных богов? Иль земные года

Начнут, забавляясь, гонять их туда и сюда,

Омоют в печалях солёных босые ступни,

Напьются тоскою, готовясь уйти навсегда?

Увы, о владыки, увы и трижды увы!

Мы видим далёкий, украшенный златом порог,

Но рвёмся напрасно, о сталь разбив себе лбы,

Тяжёлы засовы и крепок неба замок!

Там горести наши камнями легли мостовых.

Да, глаза наши слепнут и губы немеют,

С дыханием спёртым, спины расправить не смея,

Мы трудимся, одеты и вскормлены горем

Незваных, непрошенных нами исполнены дней,

И старимся с каждой минутой напрасных ночей,

И, старясь, засохнем как листья мы вскоре.

Отвержены мы, между солнечным светом и лунным блуждая,

И ночи, и дни — как будто цветов лепестки,

Ночь — чёрный, день — белый; сколь быстро они опадают,

И свет тени равен, полны они общей тоски.

Земные дары лишь на время близки -

Навечно нас червь обретает.

А там, на святых небесах, боги один за одним

В руки чашу берут, что всё теплей, тяжелей,

Наполнена всем, что ушло, согрета горем людским;

Бессмертьем дыша, склоняют лица над ней,

Обоняя бурлящую смесь рождений, смертей,

И нам предлагая, смеются; но сами

Не пьют, вкус ночи и дня познать опасаясь,

Чтобы самим не меняться, судьбу посылая другим,

Творящих и губящих рук сохранить свободу стараясь,

Чтоб не подвергнулось небо болезням мирским,