Атлантида
Шрифт:
Но она сразу же заявила, что ничего на свете не боится, после чего взяла в рот конфетку и дала какаду отщипнуть от нее кусочек. Для этого птица преспокойно взобралась на пленительно вздымавшуюся девичью грудь.
А Фридриху тем временем пришлось ежеминутно выполнять какое-нибудь новое приказание, и пока Ингигерд с упоением рассказывала о яванской обезьянке, которая у нее когда-то была, он задавался вопросом о том, кто он, собственно говоря, такой: врач, санитар, парикмахер, лакей или корабельный стюард, и может ли он надеяться на то, что она возведет его когда-нибудь в ранг мальчика на побегушках.
Его влекло на свежий воздух, назад на палубу.
Но когда вскоре после этого вернулся, боязливо озираясь и немо вопрошая, Ахляйтнер и Ингигерд не столько попрощалась с Фридрихом,
От воя сирены было больно ушам. Этот звук, напоминавший предсмертный хрип огромного быка, все возрастал со страшной, дикой силой, и был он одним из тех звуков, какие несут в себе некую угрозу, а вместе с нею и предупреждение об опасности. Когда Фридрих слышал такой звук, ему всегда казалось, что это именно ему грозит опасность и предостерегают только его. Точно так же мчавшийся туман казался ему образом его души или его душа — образом мчавшегося тумана и корабля, слепо несущегося навстречу неизвестности. Перегнувшись через поручни и глядя прямо вниз, он увидел, с какой огромной скоростью разрезала воду гигантская стена корабля. И спросил себя, не является ли безумием людская смелость.
Уже в следующую минуту мог сломаться вал единственного винта, то и дело выходившего наружу и стучавшего в воздухе, и кто — от капитана до юнги — мог это предотвратить? Кто увидит идущий навстречу корабль тогда, когда еще можно будет избежать столкновения этих полых колоссов с их легковесными стенками? Кто может поручиться за то, что «Роланду», идущему с бешеной скоростью в тумане, удастся избежать встречи с плывущими под водой обломками одного из многих затонувших кораблей и эта сросшаяся в один ком масса железа и дерева не будет брошена могучими волнами на его корпус? Что произойдет, если сейчас выйдет из строя машина? Или котел в конце концов не выдержит многодневного беспрерывного давления пара? Да и айсберги встречались в этих местах. Не говоря уже об усиливающемся шторме, который может по-своему решить судьбу «Роланда».
Фридрих вошел в верхнюю курительную комнату, где застал картежников, доктора Вильгельма, безрукого Артура Штосса, профессора Туссена и еще кое-кого из мужчин. Его встретили шумными восклицаниями. В комнате стоял запах крепкого кофе, и вся она была окутана едким, удушливым чадом, который в первый момент, когда Фридрих вошел сюда, как бы слился для него с туманом на море.
— Что случилось, господа? — спросил Фридрих.
Кто-то крикнул:
— Ну как, удалась операция? Убрали вы у танцовщицы знаменитое родимое пятно в двух сантиметрах от крестца, как раз над левым бедром?
Фридрих промолчал, лишь побледнел.
Он опять сел рядом с доктором Вильгельмом, делая вид, что весь этот шум и услышанные чьи-то слова к нему не относятся. Он принял предложение коллеги сыграть в шахматы.
За шахматной доской было достаточно времени, чтобы побороть оба чувства: стыда и возмущения. Украдкой он выискивал взглядом того, кто задал ему вопрос. Штосс крикнул, обращаясь к Фридриху:
— Тут, господин доктор, есть люди, которые, отправляясь в Америку, оставляют свою порядочность в Германии, хотя билет на пароход от этого дешевле не становится.
Тот, кого имел в виду Штосс, оставил его реплику без ответа. Зато кто-то возразил:
— Но, мистер Штосс, мы же не в дамском зале, и не надо дуться на невинную шуточку.
— Я, — ответил Штосс, — против шуток, задевающих людей, которые находятся поблизости, особенно когда речь идет о дамах.
— О мистер Штосс, — сказал споривший с артистом пассажир — это был пожилой господин из Гамбурга, — всему свое время: я не против проповедей, но мы сейчас не в церкви, а в открытом море, к тому же при дурной погоде.
Кто-то сказал:
— Кстати, имен никто не называл.
Молодой американец, отличившийся своими маленькими поджогами в дамском зале, сказал сухим тоном:
— When mister Stoss is in New York, he will hold church services every night in Webster and Forster's tingeltangel. [19]
Штосс
— No moisture can be compared with the moisture behind the ears of many young American fellows. [20]
19
Когда мистер Штосс окажется в Нью-Йорке, он каждый вечер будет служить мессу в балагане Уэбстера и Форстера (англ.).
20
Никакая влажность не сравнится с влажностью за ушами многих американских шалопаев (англ.). Здесь обыгрывается английское фразеологическое выражение, примерно соответствующее русскому «молоко на губах не обсохло».
Молодой человек возразил:
— Directly after the celebrated Barrison sister's appearance, after the song «Linger longer Loo» mister Stoss will raise his hands to heaven and beg the audience to pray. [21]
Ни один мускул не дрогнул на лице у наглеца, когда, произнеся эту тираду, он ловко вскочил и выбежал вон, оставив Артура Штосса ни с чем. Но тот тоже недолго молчал после полученного удара и взрыва хохота, последовавшего за ним.
— Люди заблуждаются, — сказал он, обращаясь к сидевшему рядом профессору Туссену, — когда предполагают, что в артистических кругах нравы более распущены, чем у прочих членов общества. Это глубочайшая ошибка. Или, может, кто-то думает, что неслыханные, дерзостные трюки, которые все время наращивают цирковые и эстрадные артисты, совместимы с разгулом? Goddam! [22] Как бы не так! Для дел, совершаемых на презренной арене и на эстраде с ее дребеденью, нужны аскетизм и железная дисциплина, какие и не снились филистеру, который на свою пивную кружку молится. — И он продолжал славословить артистов.
21
Сразу же после выхода знаменитых сестер Баррисон, после песенки «Подожди еще, Лу» мистер Штосс возденет руки к небесам и призовет всех зрителей молиться (англ.).
22
Черт возьми! (англ.)
Ганс Фюлленберг спросил:
— А какая у вас, собственно, специализация, господин Штосс?
— То, что умеешь, дается нетрудно, молодой человек. Ну а если бы мы с вами шли к барьеру, то вам пришлось бы решать, какой глаз, мочку какого уха или какой коренной зуб вы готовы поставить на кон.
— Он стреляет, как Карвер, [23] — сказал кто-то. — Три-четыре раза подряд бьет червового туза в самое сердце!
— Такое же искусство, господа, как все прочие! Но не думайте, что можно овладеть им без пота, терпения и лишений, даже если у тебя есть руки и тебе не нужно держать ружье ногами и ногами же нажимать на спусковой крючок.
23
Карвер Джонатан (1732–1780) — английский путешественник, исследователь Северной Америки. В молодости, командуя ротой, отличился в военном конфликте между Англией и Францией, закончившемся английской колонизацией Канады.
Появился капитан фон Кессель, и раздалось громкое единодушное «ах!». Яркие солнечные лучи пробивались из-за его спины сквозь дверь.
— Барометр поднимается, господа!
Это сообщение обладало какой-то поистине чудесной силой. Один пассажир, спавший в углу, а вернее, находившийся в том полудремотном состоянии, какое считается самым легким последствием морской болезни, очнулся, спустил ноги и стал протирать глаза. Ганс Фюлленберг, как и другие мужчины, поспешил на палубу. Так же поступили доктор Вильгельм и Фридрих, проигравший шахматную партию.