Аттестат зрелости
Шрифт:
Леня. Герка, скажи по совести, как я отвечал?
Гера. Честное комсомольское, здорово. С таким жаром, и все даты правильно. Борис Иванович просто таял. За пять ручаюсь.
Леня. Да… а письменная?
Входит Женя и, улыбаясь, подходит к мальчикам.
Ну как, Евгений?
Женя. Кажется, благополучно. (Проходит.)
Вбегает Ваня.
Ваня.
Женя. Спать, спать, спать… (Уходит.)
Ваня. Вы бы слышали, ребята, как он отвечал! Бледный, глаза горят, как у Медного всадника…
Леня. Ну, чего ты лапти плетешь?
Ваня. Ничего я не плету. Как у Евгения из «Медного всадника». Вы бы послушали, как он рассуждал о Печорине. «Человек, говорит, не может жить в одиночестве. Трагедия Печорина — в одиночестве». Ну и еще что-то в этом роде! Задали ему два-три вопроса — ответил как из пушки!
Гера. Ну, а сам-то ты ответил?
Ваня. Я? Как из пушки.
Проходит Тамара. Мальчики переглядываются и окружают ее.
Гера. Тамара, Тамарочка! Скажите, что у нас по письменной литературе?
Тамара. Да я почем знаю!
Ваня. Вы знаете, Тамарочка, и должны по дружбе нам сказать.
Тамара. Предположим, я знаю, но я не имею права…
Гера. Формальности и предрассудки!
Леня. Мы же завтра все равно узнаем!
Тамара. Нет, правда, неудобно как-то…
Гера. Неудобно людям добро сделать?
Ваня. Неудобно только в трубе сидеть, когда печка топится.
Тамара. Ну хорошо, только…
Леня. Не беспокойтесь. Перед вами три могилы.
Тамара. Ну, смотрите. (Вытаскивает записную книжку.) У вас, Леня, пять, у вас, Ваня, кажется, четыре, у Геры пять.
Гера подпрыгивает от радости. Входит Валентин.
(Не замечая Валентина.) У Жени, конечно, пять, у Листовского четыре, у Юры, кажется…
Валентин. Четыре? У меня четыре?
Тамара (смущенно). У вас есть неправильный перенос и одна орфографическая… Но вы не огорчайтесь. Ваше сочинение все равно очень хорошее.
Валентин быстро уходит.
Ну вот! Зря я вас послушала. Не надо
Ваня. Улыбнулась Вальке золотая медаль и ручкой издали помахала!
Леня. Как тебе не стыдно злорадствовать? У него больше шансов на золотую медаль, чем у любого из нас.
Гера. Да. Все-таки жаль Вальку.
Школьники расходятся.
КАРТИНА ВОСЬМАЯ
Веранда, увитая цветами. Небольшой садик с клумбами. За столом, стоящим в саду и накрытым к вечернему чаю, сидит Грохотов и читает газету. Входит Костров.
Грохотов. А, Ванюша! Наконец-то! Загордился, брат, загордился. Стал начальником. Редко заходишь.
Костров. Здравствуйте, Борис Иванович. Честное слово, некогда. Через час бюро. Я, Борис Иванович, к вам посоветоваться.
Грохотов. Ты о Листовском?
Костров. Откуда вы знаете?
Грохотов. А вот вижу тебя насквозь, и все. Бывало, придет Ваня Костров на урок, сидит смирно, не шевелится, а мне уж известно, что Ванюша домашнего задания…
Костров. Не приготовил. А ведь правда! Всегда спросите, когда уроков не приготовишь. Ребята даже удивлялись. Думаю я, Борис Иванович, о Листовском. Ведь не в том задача, чтобы отбросить, а в том, чтобы исправить.
Грохотов. Это ты правильно.
Костров. Вот вы, Борис Иванович, старый большевик, опыт у вас громадный. Как бы вы поступили?
Грохотов. Тут, видишь, не об одном Листовском заботиться надо. Эта история должна воспитать и других ребят. Я бы на твоем месте…
Входит Валентин. Он растерян, стоит молча.
(Удивленный, замолкает, затем спохватывается и подходит к Валентину.) Валюша! Вот спасибо, что завернул ко мне! (Берет Валентина за плечи, смотрит ему в глаза и обнимает.)
Валентин (в отчаянии уткнулся в плечо Грохотова). Борис Иванович!
Грохотов. Ничего, ничего. Потом легче будет.
Валентин. Мне так тяжело, Борис Иванович, одному.
Костров. Одному? И это говорит комсомолец!
Валентин. Вы же исключили меня!
Костров. Во-первых, райком еще не утвердил, а во-вторых, если бы даже утвердил, так неужели бы ты перестал считать себя комсомольцем и не делал бы ничего, чтобы заслужить доверие товарищей?