Аттила, Бич Божий
Шрифт:
Валентиниан облизнул ставшие вдруг сухими губы; ладони его вспотели. Открыл рот, чтобы задать приготовленный заранее вопрос, но так и не смог произнести ни звука. С третьей попытки ему удалось наконец выдавить из себя:
— Кто умрет первым, Аэций или я?
Недоверчивым взглядом наблюдал он за тем, как описывавшее круги кольцо слегка приостановилось на литере «Ф», затем на буквах «Л», «А», «В»… «Флавий», в ужасе подумал Валентиниан, первое из его собственных имен! Затем он вспомнил, что praenomenАэция — тоже Флавий. Смутные опасения не позволили ему дождаться появления следующего имени; хрипло прокричав: «Хватит!», император взмахнул рукой и, швырнув сосуд на пол, в ужасе выскочил вон из комнаты.
От Статария нужно
Может ли он доверять Статарию? Будет ли тот держать язык за зубами? Вряд ли. Всем известно: возничие — народ хвастливый и надменный. Положиться на благоразумие человека подобного сорта — все равно, что сделать себя заложником фортуны. На такой риск он пойти не может. «Несчастный случай» — вот единственный выход. Следует подумать, как его устроить: народ Статария просто обожает, и его подозрительная смерть может вызвать у толпы, низших слоев общества, которые, благодаря подачкам государства, не желают работать и думают лишь о цирке и Играх, безудержную ярость. Валентиниан помнил, что его дед, Феодосий, едва не лишился трона за то, что лишил свободы одного такого популярного возничего. Осторожность и осмотрительность — вот чем он должен руководствоваться.
Ворота конюшен римского цирка Максима распахнулись, и четыре колесницы, представляющие соперничащие команды Голубых, Зеленых, Белых и Красных, вырвались на арену. Каждый из возничих тут же предпринял попытку занять внутреннюю, ближайшую к spina, сооруженному в центре арены длинному заградительному барьеру, который колесницы должны были обогнуть семь раз, дорожку. Триста тысяч человек, собравшиеся в цирке, не жалели своих глоток; громче же всего кричали болельщики Голубых, цвета которых в этом забеге защищал Статарий. Колесницы прогромыхали вдоль восточной трибуны, и, объехав spina, устремились в обратном направлении. Когда они совершили второй вираж, erectoresубрали закрепленные на столбах на возвышении центральной части арены изображения дельфина и огромного яйца, извещая о том, что первый круг пройден.
Гонка продолжалась. Статарий придерживался своей любимой тактики: держась позади, он ждал, когда представится возможность прошмыгнуть мимо увлекшихся соперничеством друг с другом противников и, выскочив на внутреннюю дорожку, уйти в отрыв — крайне опасный маневр, требующий высочайшего мастерства и предельного хладнокровия. Валентиниан наблюдал за гонкой из императорской ложи, кусая губы, — таким взволнованным его давно не видели. Убрали уже четырех дельфинов — а Статарий по-прежнему на круге. Наверное, этот болван, sparsor, мывший колесницу Голубых, не сумел надпилить колесную ось, думал император, а ведь такие деньги за это взял, паскуда!
От беспокойных мыслей императора отвлек громкий вздох толпы. Усмотрев зазор между двумя опережавшими его колесницами, Статарий, подстегнув своих четырех лошадей, рванул вперед и теперь уже шел наравне с лидером. Щелкнув хлыстом, он заставил ускориться лучшего из четверки гнедых, centenarius, лошадь, выигравшую более ста гонок. Бежавшего слева centenarius,
Внезапно колесная ось затрещала и разломилась надвое в том месте, где и была подпилена. Лошади, возничий, колесница — все смешалось в кучу отчаянно молотящих по воздуху конечностей и расщепленного дерева, и куча эта, дважды перевернувшись, с грохотом врезалась в spina. Не дожидаясь, пока служители цирка разберут образовавшийся после naufragium, «крушения», завал, Валентиниан послал сидевшего рядом с ним, в ложе, распорядителя гонок узнать, как чувствует себя Статарий.
— Мертв, ваша светлость, — объявил посыльный, вернувшись в ложу. — Умер мгновенно — сломал шею.
— Слава богу, — выдохнул Валентиниан, испытав невероятное облегчение.
— Ваша светлость? — от изумления у распорядителя гонок отвисла челюсть.
— Я рад, что он не мучился.
Лицо распорядителя просветлело.
— Понимаю, ваша светлость. Вот уж действительно повезло Риму: его император беспокоится обо всех своих подданных — даже о простом невольнике и возничем.
Глава 53
Вы поступили как человек, левой рукой отрубивший себе руку правую.
«Никогда я не видел Аэция столь уверенным в себе и оптимистичным [писал Тит в “Liber Rufinorum”, находясь во дворце Коммода в Риме], как в дни, предшествующие его выезду в Рим, где патриций должен был встретиться с Валентинианом. Ехал он туда для того, чтобы обсудить — впрочем, все и так уже было решено — предстоящую женитьбу его сына Гауденция на дочери императора, Евдокии; женитьбу, которая объединила бы фамилию Аэция с королевской линией Феодосия.
И все-таки чувствовалось, что он чем-то опечален. Подозреваю, ему было немного грустно оттого, что он никогда больше не увидит Аттилу, некогда — лучшего его друга, а в последние годы — заклятого врага, новости о преждевременной смерти которого дошли до нас несколько месяцев назад. Впрочем, на людях Аэций своих эмоций не выказывал. Не проявлял он особого беспокойства — по крайней мере, открыто — и по поводу той неопределенности политической ситуации, которая возникла в империи после ухода Аттилы с исторических подмостков. А такому беспокойству было откуда взяться: решив одну проблему, смерть короля гуннов породила проблему другую, и, возможно, даже более серьезную. Одно лишь имя Аттилы вызывало ужас у всех без исключения жителей Римской империи, и живший в их сердцах страх позволял Аэцию объединять федератов и римлян для борьбы с общим противником. Теперь же, когда одна угроза миновала, возник другой вопрос: сможет ли обескровленная римская армия (после сражения на Каталаунских полях ряды ее значительно поредели) что-либо противопоставить федератам, начни они вновь мутить воду в Галлии? Похоже, ответ на этот вопрос даст лишь время.
Я же тем временем уже проследовал из Лугдуна, где стоит войско Аэция, в Рим — для того, чтобы подобрать подходящее жилище и передать во дворец сообщение о приезде патриция».
— Благодаря этому ты сможешь воспользоваться услугами cursus velox, — с этими словами Аэций вручил Титу некий свиток. — Маршрут твой таков: следуешь вниз по реке Родан до Арелата, далее — по Юлия Аугуста до ее пересечения с Виа Аурелиа в Италии. Оттуда, уже по Виа Аурелиа, доскачешь до Рима. Со сменами лошадей на почтовых станциях доберешься за неделю. Договоришься о встрече с магистром оффиций и предупредишь его о моем приезде; раз уж император в Риме, двор и консистория тоже должны были перебраться туда из Равенны. Пусть устроит тебе встречу с префектом претория, у которого ты испросишь разрешения на использование мной и сопровождающими меня лицами дворца Коммода. К моему приезду дворец должен быть готов.