Аттила
Шрифт:
Изворотливая портовая сообразительность не подвела матроса.
Ночью 14 августа, через 410 лет после рождения нашего Спасителя, Рим пал. Впервые за почти восемьсот лет гордая столица империи услышала на своих улицах топот варварского войска.
Они хлынули через Саларийские ворота под пение торжествующих готических труб. Многие голодающие приветствовали их, словно пришел конец их страданиям.
Более того, Аларих, христианский вождь своего народа, отдал строжайший приказ: хотя все трофеи принадлежали его людям по jus belli ни одна церковь, ни одна часовня и никакое другое место христианского поклонения трогать никто не смел. И ни единая святая женщина тоже не подпадала
Разумеется, без грабежа не обошлось, и пропали сокровища многих веков — конечно, в свою очередь их тоже отняли у более слабых колонизированных народов. Но рассказов о зверствах и, пытках, каких всегда ожидаешь, когда рушится великий город, было немного, и весьма неправдоподобных. Репутация готов и в смысле военной свирепости, и в смысле определенной горделивой снисходительности по отношению к более слабым, в очередной раз подтвердилась. Рассказывали, что самые ужасные зверства, случившиеся за эти несколько судьбоносных часов, совершались не светловолосыми захватчиками, а, под прикрытием хаоса и ночи, ожесточившимися рабами, которые мстили своим жестоким господам за годы угнетений.
Дома по всей Via Salaria подожгли, превратив в факелы, чтобы освещать армии путь в сердце города. И там, среди семи холмов, многие великие римские башни и дворцы превратились в пепел и прах. Дворец Саллюста на Квиринальном Холме, рядом с банями Диоклетиана — этот драгоценный камень архитектуры, в котором хранились несметные сокровища Нумидии, шедевры ювелиров и золотых дел мастеров, художников и скульпторов, был сожжен и уничтожен за одну ночь, а содержимое пропало навеки. Так же, видный издалека, пылал в ночи дворец баснословно богатого клана Аникиана. Повозки, нагруженные золотом и серебром, шелками, украшениями и нарядами, грохотали, выезжая из ворот в лагерь готов.
На прекрасные статуи героев Рима в Форуме накинули веревки, и пьяные, улюлюкающие всадники сдернули их наземь с пьедесталов. В яростных отсветах пожарищ эти памятники старины разбились о землю: Эней и ранние правители Рима, заслуженные полководцы Карфа-
По единодушному согласию способный, энергичный, неразговорчивый младший брат Алариха Атавульф был провозглашен вождем. И готы, отказавшись от мечты (показавшейся им заранее обреченной на неудачу) завоевать Сицилию, вернулись на север, в Рим. И там, к всеобщему изумлению и язвительным насмешкам, населению города и готам вскоре было объявлено, что Атавульф, в знак достигнутой гармонии между готами и римлянами, берет в жены прекрасную принцессу Галлу Плацидию, сестру императора Гонория, безупречную девственницу в возрасте всего лишь двадцати двух лет.
10
Руины Италии
Во время этих беспокойных для Рима дней — которые, казалось, вполне могли стать для него последними, — Палатинская гвардия продолжала поиски мальчика-варвара с раскосыми глазами и щеками в синих татуировках и шрамах, пустившегося в рискованный побег по руинам Италии.
Мальчик не сдавался, даже обложенный со всех сторон.
Дряхлый мул сдох, и он украл коня. Он загнал его до смерти, и на рассвете украл другого. От зари до сумерек он покрывал сотню миль и нередко ехал ночами, продираясь сквозь густые леса Итальянских гор и спускаясь вниз, в населенные долины, только чтобы украсть что-нибудь. Он умудрялся выжить, несмотря на анархию и войну, иногда сражаясь, как загнанный в угол зверь, с бродягами, бандитами или дезертирами, жестокими и похотливыми. Он сражался, воровал и лгал, прокладывая себе путь сквозь пожары и разорение Рима, и с каждой победой становился сильнее. В эти безрассудные недели он был счастливее, чем когда-либо во все скучные и горькие годы при безопасном и благоуханном дворе Рима.
Его
Он не всегда путешествовал в одиночку. Как-то прохладным осенним утром он проснулся и, к своему большому раздражению, обнаружил, что на лесную прогалину, где он остановился, незаметно пробрался горбатый старик. Дряхлый незнакомец склонился над его костром, подбрасывая в него своими костлявыми веснушчатыми руками сухой хворост и раздувая его заново.
Старик бесстрастно наблюдал, как мальчик выбрался из-под одеяла и схватился за меч. Он был бородатым, с крючковатым носом и глубоко посаженными глазам, с суровым лицом без капли веселья. Он заговорил, и голос его был хриплым и скрипучим, как это случается с отшельниками и пустынниками.
— Нет нужды в мече, мальчик. Не в эти Последние Дни.
Аттила нерешительно положил меч и подошел к незнакомцу.
— Как тебя зовут?
— Слуга слуг Господних.
— Это не имя.
Старик произнес раздраженно, глядя в огонь:
— Иоанн, раз это тебе так необходимо. Я, недостойный, ношу имя четвертого составителя Евангелия. — Он осенил себя крестом. — А теперь дай мне поесть.
— Еды нет.
— Ты лжешь.
Теперь разозлился мальчик:
— Я не лгу!
— А что это за отметины у тебя на лице? Что за неподобающие христианину метки, испортившие твой облик на манер самых презренных и нечестивых варваров?
Аттила потрогал шрамы.
— Мои татуировки при рождении, — ответил он. — Их нанесла мне мать час в час через десять дней после того, как перерезали мою пуповину. После того, как прошло десять дней, стало понятно, что боги не позовут меня назад, в Вечное Синее Небо.
Старик уставился на него с ужасом. Потом вскочил на ноги и вцепился в плечо мальчика костлявыми, когтеподобными пальцами. Глаза его слезились от возраста.
— Да спасет тебя Бог Израилев, и да спасут тебя все апостолы, и да спасут тебя все святые, и да вступится за тебя Богородица, и да спасет тебя от огня! Ибо ты в смертельной опасности, и ждет тебя вечный адский огонь! — Он запрокинул голову и завопил в небеса: — О Господь, будь милосерден к этой нехристианской и неисповедавшейся душе!
Мальчик с трудом вырвал руку, потому что безумный старик вцепился в него, как ястреб в свою жертву.
— Не нужен мне твой Христос, — резко ответил он.
Святой Иоанн отшатнулся, как от удара, и зажал руками уши.
— Астур, мой отец, все видит и все рассудит. И я не боюсь того дня, когда он будет судить меня.
— Что еще за дьявольское имя? Что это за демон? — кричал святой Иоанн истерическим голосом. — Точно, что на Земле демонов больше, чем птиц в небе! О, спаси нас! Не называй его имени передо мной, ибо назвать демона по имени — значит призвать его! — И он снова схватил Аттилу, на этот раз за рваную тунику. Аттила с отвращением посмотрел на него и решил не мешать напыщенным речам — Существует демоница с тем же именем, ей поклоняются в Сирии и проводят самые грязные и извращенные ритуалы, известные человеку или зверю, в рощах Асты — о, зачем смею я назвать ее имя! Ее глаза обжигают, как огонь геенны, и у нее сотня грудей!