Аттила
Шрифт:
— Мудрость, — фыркнул Аттила — Нет уж, мне подавай силу.
Чанат покачал головой, а потом заговорил. Как ни странно, говорил он о Маленькой Птичке, хотя Аттила даже не упомянул сумасшедшего шамана.
Аэций остановился послушать. Его темно-синие глаза на изящном лице смотрели печально. Он тоже интересовался Маленькой Птичкой, этот высокорожденный римский мальчик, воспитанный на серьезных учениях Сенеки и Эпиктета, а также на доктринах христианской церкви и всех ее красивых словах о мудрости провидения и бесконечной доброте мира В глубине сердца он знал, что слова и
— В мире много людей, которых считают мудрыми, — медленно начал Чанат, — но мы, гунны, знаем, что мудрец лишь Маленькая Птичка, несмотря на свое сумасшествие. Он мудр, ибо его безумие даровано ему богами. Лишь он один советовался с богами. Он девять зим и девять лет просидел на вершине горы в священных горах Алтая и съедал всего лишь крупинку риса в день, а больше ничего. Вместо воды он слизывал снежинки, падавшие ему на губы. И за девять долгих лет он ни разу не открыл глаз, чтобы посмотреть на мир, наделенный чувствами, а следовал лишь богам и неизвестным силам там, за занавесом мира. А когда вернулся, то принес с собой не весть об утешении.
Мальчики ждали.
— Он вернулся от них, от тех созданий с ястребиными головами и орлиными глазами, что отбрасывают на землю тени больше, чем горы, тех, кто создал медвежий коготь и клык вепря — это восхищало его. И с тех пор Маленькая Птичка лишь танцует, или поет бессмысленные песни, или разговаривает со своим единственным другом — ветром. Он с восторгом насмехается над теми, кто говорит мудрые, серьезные слова о небесной справедливости, о высоком долге и назначении человека. Ибо — говорит он — мы, люди, всего лишь праздная шутка Бога.
Аэций боялся Маленькой Птички. Во всяком случае, он боялся безумных слов, что говорил и пел Маленькая Птичка. И знал, что его друг Аттила тоже напуган.
4
Четверка
Как-то утром Аттила собирался поехать верхом с Орестом — на низкорослых большеголовых лошадках гуннов, но тут в лагерь вернулись Аэций и его темноглазый мальчик-раб.
— Ты уже поохотился?
Римлянин вытащил из заплечного мешка утку.
Аттила фыркнул.
— День пути, и мы среди вепрей. На северо-востоке лежит долина, заросшая лесом. Мы в ней переночуем, а утром будем охотиться. Но, — тут он щелкнул по колчану, висевшему на плече римлянина, — нам потребуются не детские лук и стрелы.
Аэций посмотрел вниз и увидел, что к лошадке Аттилы приторочено тяжелое копье. Не говоря ни слова, он отъехал и через несколько минут вернулся с длинным ясеневым копьем.
Сразу за длинным заостренным наконечником копья была насажена толстая железная распорка: копье на вепря, чтобы остановить бешеную атаку зверя. Все знали, что вепрь, получивший удар в бок обычным копьем, запросто мог и дальше с визгом мчаться вперед, и распарывал брюхо лошади своими шестидюймовыми клыками даже в предсмертной агонии.
Аттила прищурился, когда римлянин подошел к нему со своим верным рабом.
— Вперед, — бросил он Оресту. — Пусть догонит нас.
Ударил пятками лошадку и пустил ее в галоп по ярким зеленым равнинам
— Ты, мальчик, — бросил Аттила рабу Аэция, — принеси-ка еще хворосту, чтобы хватило на ночь.
Кадок побежал исполнять приказ.
Аттила кивнул.
— А он хорош.
— Он очень хороший, — подтвердил Аэций.
— Откуда?
— Он кельт — из Британии.
— А-а. Когда-то они были хорошими воинами.
— Они и сейчас хорошие воины.
— И язык гуннов понимает.
— Он понимает язык гуннов, латынь, кельтский, язык саксов, галльский и немного язык готов и говорит на них.
— Образованный для раба.
— Он не всегда был рабом.
Мальчики немного посмотрели в огонь, думая, в чем бы еще посостязаться. Потом Аттила сказал:
— На, попробуй вот это. — И протянул кожаную фляжку.
— Что это? — с подозрением спросил Аэций.
— Что-то вроде сброженного овечьего молока
— Не кумыс?
Аттила помотал головой.
— Нет, от этого не опьянеешь. Просто овечье молоко, скисшее. Хорошо освежает в жаркую погоду.
Аэций осторожно поднес фляжку к губам и попробовал. В следующий миг он откинул фляжку и выплюнул все в зашипевший костер.
Аттила разразился хохотом и забрал фляжку.
Аэций с отвращением вытер губы.
— Что, во имя Гадеса, это такое?
Аттила широко ухмылялся.
— Мы называем yogkhurt.
— Yogkhurt, — повторил Аэций еще более гортанно.
Аттила кивнул.
Аэций тряхнул головой.
— На слух так же паршиво, как и на вкус
На следующий день они пошли искать вепря. След нашелся быстро — предательские отпечатки копыт — но мальчики потеряли его в густых зарослях, куда не могли пройти лошади. Позже у поваленного дерева они нашли что-то, похожее на логово. Аттила спешился и негромко присвистнул, пригнувшись около ствола и водя пальцами по коре.
— Что там?
— Царапины. Глубокие. — Он ухмыльнулся. — Здоровый.
Поехали дальше.
— Он где-то залег, — крикнул Аттила. — Нужно его спугнуть.
— Я чувствую запах, — сказал Кадок.
Аттила повернулся и уставился на мальчика.
— В вашей стране не только постоянные дожди, но и вепри есть?
Мальчик кивнул.
— Полно вепрей. Осенью, в буковых лесах, мы…
Вепрь с визгом выскочил из ниоткуда. Когда Аттила смотрел на огромную щетинистую спину зверя, с пыхтеньем несущегося на них, у него в мозгу мелькнуло: это мать, мы оказались слишком близко к выводку. Нет в природе свирепости страшнее, чем свирепость матери, защищающей детей. Потом он заметил величину вепря, длину клыков — восемь дюймов? Девять? и услышал грохот маленьких копыт, несущих на себе вес в четыре сотни фунтов, а то и больше.