Аутодафе
Шрифт:
Всё так, но зрелище жутковатое – казалось, сейчас исполинская женщина зашевелится, откроет глаза, сядет в могиле.
Мне вдруг остро захотелось, чтобы все события последних дней оказались сном, кошмаром, наваждением, – проснуться в своей квартире, и пойти на службу, и обмениваться традиционными подколками с Генкой, и приглядывать за милыми, невинными «Детьми Сумрака», и привычно собачиться с мадам Гришняковой…
Мартынову тоже было не по себе – хоть и старался держаться спокойно, но я-то Генку с малых лет знаю… Неизвестно, какие эмоции испытывали Эльза и Скалли. Внешне это никак не выражалось, работали уверенно,
– Пакуйте, – коротко скомандовала Эльза, кивнув на здоровенный кусок брезента, принесенный с катера. – И тщательно, чтобы очертания тела не прорисовывались. С памятью капитана я потом поработаю, но сейчас смущать его незачем.
…Кожа Зинаиды Макаровны на ощупь показалась на удивление теплой. Я даже заподозрил, что Скалли мог ошибиться. А мог и солгать… Крыса он или нет, пусть разбирается особый агент Диана. В общем-то всё равно – по приказу Конторы или по личному почину он вколол мне парализатор, подбросив щуке-Жеброву живца-Хантера в бессознательном состоянии…
Если имеется в наличии судно, у него должен быть капитан. Даже если он по совместительству исполняет обязанности и штурмана, и всех капитанских помощников, и моториста, и рулевого, и палубного матроса… Пусть и единственный член экипажа – а всё равно капитан.
Хотя, судя по размерам посудины, меньше чем вдвоем-втроем с ней не управиться. Трудно, к примеру, в одиночку даже попросту причалить к пирсу на Кети с ее достаточно быстрым течением – кто-то должен маневрировать, не выпуская штурвала, кто-то отдавать концы (в морском значении, естественно)…
Но Эльза, похоже, позаботилась убрать лишних свидетелей нашего пиратского рейда – и экипаж сократился до одной штатной единицы. Надеюсь, «убрать» – в переносном смысле. А я, помнится, еще жалел бедную девушку, угодившую в лапы Жеброва. Нашел кому сочувствовать…
Объединенными усилиями мы кое-как загрузили на борт неподъемный брезентовый сверток. Надо думать, капитан (нам он никак не представился, лишь молча кивнул) получил все инструкции заранее – катер тут же двинулся вверх по течению.
Мы сидели в каюте вчетвером. Молчали. Время от времени Эльза включала портативную рацию – и недовольно хмурилась… Не иначе как и в ее планах какая-то нестыковка. Интересно, понимает ли она, что при необходимости пожертвовать и полевым агентом, и даже особым – для Конторы не проблема? Весь вопрос в том, по каким ставкам идет игра. А ставки нынче немалые. Кто сказал, что авантюра с «Уральским Чудом» – дело рук одиночки Сапсана? За спиной Альберта Ивановича могут таиться руководители Конторы куда более высокого ранга… И противостоят им такие же зубры Инквизиции, и они улыбаются друг другу на заседаниях Капитула, и в своих подковерных войнах шлют на убой ничего не понимающих пешек вроде нас… Пауки. Пауки в банке… Черт возьми, даже Сморгонь симпатичнее! Пусть мутанты, но не виноваты же, что такими родились, много десятилетий никого не трогали, развлекали народ на ярмарках… Так нет же, вцепилась в них Инквизиция мертвой хваткой и трижды пыталась уничтожить под корень, а под конец превратила в живые источники сырья. И не стоит утешать себя тем, что Сапсан крыса, ренегат и изменник. Остальные не лучше.
Пока я предавался мрачным мыслям,
– Сергей, пора сделать инъекцию.
Под дулом моего пистолета доктор держался хорошо, словно ему не впервой было попадать в похожие ситуации.
И я в очередной раз заподозрил, что Скалли не совсем тот, за кого себя выдает. Нет, многопрофильным экспертом он не притворялся, такую квалификацию профан не изобразит… Но и боевая подготовка, и практический опыт ее применения у доктора наверняка имелись.
Генка смотрел на пистолет ошарашенно. У него явно не укладывались в голове обвинения против Скалли, излагаемые мною подробно и доказательно.
А вот Диана… Она слушала спокойно, даже несколько скучающе. И порой обменивалась с доктором непонятными взглядами. Непонятными мне – эти же двое, кажется, прекрасно общались без слов.
Вот оно как…
Сдается мне, сладкая парочка решает, не пора ли сбросить маски. Еще до того, как мы доберемся до убежища Сапсана. Их шефа Сапсана.
И никто ведь в целом свете не знает, куда отправилась наша экспедиция…
Ствол пистолета переместился медленным, почти незаметным движением. Хотя, если слухи о феноменальной реакции «ос» правдивы, шансов у меня немного. Разве что…
Обвинительная речь агента Хантера завершилась. Повисло тяжелое молчание.
Затем Диана медленно сказала:
– Ты ошибаешься, Сергей… Необходимо сделать инъекцию. Поверь, это очень…
Она не договорила. Потому что я выстрелил ей в грудь.
Катер медленно, на малых оборотах, полз вдоль темного берега. Мы вдвоем стояли на открытой корме. Правая кисть до сих пор болела. Попытка потягаться с особым агентом в скорости реакции не удалась…
Впрочем, и не могла удаться. В пистолете вновь оказались бутафорские патроны. Даже не газовые… На сей раз вычислять виновника подмены не пришлось. Оружие в тайник положила Диана (Эльзой называть ее больше не хотелось, даже мысленно). О чем сама поведала без утайки. И много еще о чем поведала…
Причем предварила повествование словами:
– С тобой хотел побеседовать сам Юзеф. Обер-инквизитор, если ты не в курсе. Но я имею полномочия в критической ситуации открыть тебе правду. Чтобы не было метаний, шараханий и неправильных решений.
После этого говорила в основном она. Уверенно разбивала все робкие попытки возражении, даже не дослушав. Вколачивала мне в голову аргумент за аргументом – словно гвозди в крышку гроба…
– А теперь вспомни своего школьного врача, Бориса Семеновича. Вспомнил? Ничего сегодня не кажется странным? Это был очередной твой куратор от Трех Китов.
Еще бы не казалось… Мужчина, работающий на этакой должности, вообще редкость. Особенно если за ним порой приезжают машины с обкомовскими номерами и увозят на консилиумы то в областную больницу, то в номенклатурную поликлинику… Можно, конечно, допустить, что в школьную ссылку угодило медицинское светило, по случайности отрезавшее что-то не то партийному боссу. Но почему – как вспоминалось задним числом – я бывал в его кабинетике куда чаще одноклассников? И почему, заглянув в школу спустя год после выпуска, обнаружил в медкабинете лишь предпенсионных лет женщину-врача?