Аутодафе
Шрифт:
— Тогда почему вы не направите своей энергии на что-то стоящее?
— Например? — удивился Тим.
Хардт снова перегнулся к нему и без улыбки сурово объявил:
— Например, на издание моей книги на английском языке.
Прежде чем Тим успел ответить, в кабинет заглянула Изабелла.
— Все готово и стынет. Вы можете продолжить свой диспут за столом.
Столовая в доме Хардтов представляла собой длинный деревянный обеденный стол в углу кухни. Свет давал тот же очаг, на котором готовилась пища. За столом сидели двое детей — мальчик, которого Тим уже видел,
— Надеюсь, вас не смущает перспектива семейного ужина? — спросила Изабелла. — Понимаете, Эрнешту так много времени проводит в делах, что почти не видит детей.
— Ну, что вы! — успокоил Тим. — Я люблю общаться с детьми.
— Я тоже, — поддакнул Хардт. — И чем младше, тем лучше. Пока еще не научились лгать.
Хозяин снял с печи большую кастрюлю и водрузил на рифленый оловянный поднос посередине стола. После этого он занял свое место, и вся семья дружно помолилась на своем наречии. Хардт взглянул на «посланца Ватикана».
— Дом Тимотео, — сказал он. — Вы наш почетный гость. Не желает ли Ваша честь сказать что-нибудь от себя?
Судя по детским лицам, можно было понять, что они владеют английским лучше, чем Тим ожидал.
Он почувствовал, что настало время подтвердить свою верность ортодоксальной доктрине, и произнес по-латыни:
— Benedicat dominus et panem et pietatem nostram, amen! [92]
Хардт взял большую поварешку и положил Тиму жаркого, попутно объясняя, что блюдо называется «шиншим де галинья». Несмотря на экзотическое название, больше всего оно напоминало похлебку. Хардт выставил на стол обе бутылки и эффектно их откупорил.
92
Да благословит Господь и хлеб наш, и благочестие наше, аминь!
За столом Тим разговаривал с Изабеллой, которая оказалась весьма сведуща и в церковных, и в светских вопросах. Она рассказала, что, как дипломированный юрист, три раза в неделю работает в агентстве, оказывающем правовую помощь индейцам.
В обществе двух живых ребятишек Хардтов Тим оттаял сердцем, хотя и ни слова не понимал из их разговора.
Однако он был начеку и ни на минуту не забывал, что является сейчас объектом идеологической обработки, которой был полон решимости противостоять.
Отужинав, мужчины опять удалились в кабинет. Хардт открыл нижний ящик шкафа и извлек на свет настоящее сокровище — крепкий ликер из вишни под названием «жинжинья». Он налил себе и гостю по рюмке и сел.
— Тимоти, — начал он новую главу их беседы. — Что заставляет фон Якоба думать, что, сожги я свою рукопись, мои идеи непременно умрут? Вы же были на моей лекции! Не меньше четырехсот человек сидели и конспектировали. У некоторых я даже видел диктофоны. Иисус случайно не раздавал свои памфлеты? — Он пристально посмотрел на Тима. — Я отнюдь не богохульствую. Он проповедовал Слово. То есть — законы Моисея в новом контексте, прочитанные через призму любви. Неужто ваш фон Якоб не знает из истории,
Тим задумался, потом спросил:
— Что вы конкретно имеете против католической церкви?
— Я могу говорить только о том, что неправильно делается в Бразилии, Тим. Вы видели наш собор? Один из самых красивых храмов на земле! Это как мольба, высеченная в камне. — Он стукнул кулаком по столу. — Но он пуст, Тимоти! Одни церемонии, не наполненные никаким содержанием!
Как я, священнослужитель, могу отправлять евхаристию и совать прихожанину в рот просвирку, если у него нет даже хлеба насущного? Я спрашиваю вас, Тим! Неужели эти голодные люди получат вдосталь хлеба только тогда, когда на землю явится Спаситель?
Священник вытянул ноги и откинулся в старом кресле.
— А известно ли вам, Тимотео, что половиной земли в Бразилии владеют пять тысяч индивидуальных собственников? Только представьте себе, Тим! Представьте: вся территория от Нью-Йорка до Чикаго — собственность половины того количества людей, которых может вместить стадион «Янки»! И в то же время семьдесят миллионов наших сограждан страдают от недоедания. А в Африке — в Береге Слоновой Кости, где голодающих ничуть не меньше, — затевается строительство собора вдвое больше храма Святого Петра! Это же чудовищно!
Тимоти был ошеломлен.
— И об этом — ваша книга? — тихо спросил он.
— Не смешите меня! Эту информацию можно прочесть в каждом выпуске «Всемирного альманаха».
— Так что же еще более ужасного можете сказать вы?
— Да, в общем-то, ничего, — негромко ответил Хардт. — Единственное — я не публикую голую статистику, как делает «Альманах», а возлагаю ответственность непосредственно на церковь.
Хардт вдруг бросил взгляд на часы:
— Бог мой, уже почти час. Вы, должно быть, давно без сил, и от перелета, и от моих разглагольствований.
— Нет, нет, ничего подобного, — запротестовал Тим. — Но вот в отель мне точно пора возвращаться.
— Хорошо, — согласился Хардт. — Я вас подброшу.
— Да нет, что вы. В этом нет необходимости. Я могу…
— Вызвать такси? — Хозяин расхохотался. — У нас нет телефона. А ближайший автобус пойдет в пять утра. И будет битком набит батраками. У вас есть выбор: или я везу вас в отель, или вы ночуете на этой кушетке. Она одновременно выполняет функцию спального места. Учитывая, что я изрядно выпил, я бы посоветовал вам второй вариант.
— Согласен на кушетку, — весело согласился Тим.
— Отлично. Сейчас принесу вам во что переодеться.
Хардт вышел и быстро вернулся с тренировочным костюмом в цветах бразильской футбольной сборной.
— Это — единственный вклад в наше дело со стороны правого крыла, — пояснил он. — Точнее — от капитана команды Жозе Мадейруша. Собираюсь выставить эту форму на аукционе, так что постарайтесь сохранить ей товарный вид. Что вам еще принести?
— Ничего не нужно, спасибо, — отказался Тим. Глаза у него слипались. — Я устроюсь.