Аванпост
Шрифт:
– Должен кто-то приехать и привезти подрывника, Они взорвут трубы и получат доступ к воде.
– Что же нам делать?… Если выдать каторжников, мы можем навлечь беду на многих легионеров. Но я все-таки французский кадет…
– А я художник, а художники известны своей любовью к родине. Черт его знает, что тут можно сделать. Доносить на товарищей, конечно, нехорошо…
– Я знаю, что мы сделаем. Мы посоветуемся с одним майором. Я тут разоблачил переодетого майора. Ему можно довериться.
–
– Главач! – торжествующе ответил Голубь.
– Никогда бы не поверил… – удивился Троппауэр. – Сапожник Главач?… Лучше ничего не мог придумать.
Они пошли к Главачу, который горевал в столовой за бутылкой вина… Голубь подсел к нему за столик.
– Беда… – зашептал он Главачу в ухо. Тот побледнел.
– Так я и знал, что этот Шполянский продаст… – сказал он, решив, что поляк доложил о краже рубашки по начальству.
– Речь не о том. Вот Троппауэр, ему вы можете доверять, он поэт. На послезавтра планируется восстание. Что ты здесь вертишься? – накинулся Голубь на подавальщика. – Принеси лучше бутылку вина.
Темнокожий юнец отошел к стойке и стал наливать в бутылку вино.
– Не понимаю… – сказал Главач. – Чего вам от меня нужно?
– Послушайте… нам необходим вам совет. Готовится бунт, солдаты хотят захватить форт…
Мальчишка-араб принес вино и стал разливать его по стаканам.
– Нужно что-то предпринять, – напирал Голубь. – Поймите, господин майор…
– Но позвольте… – опешил Главач.
– Прошу прощения… – опомнился Голубь. И опять в ярости зарычал на подростка: – Ты уберешься отсюда когда-нибудь?
– Вы должны сказать нам, что делать, – подбодрил Главача Троппауэр.
Тот нервно потер себе лоб. Знать бы, чего им нужно. Дрожащей рукой он поднес вино ко рту и залпом выпил.
– Ну, первым делом… Кто зачинщики? И… еще… сколько тех, кто не бунтует?… – робко выговорил он в страшных терзаниях.
– Отлично. Мы узнаем, кто замешан в бунте.
– Или, – вступил в разговор Троппауэр, – найдем тех, кому можно доверять. Это уже половина победы.
– Победа! Выпьем за победу, – оживился сапожник, поскольку пользовался любым случаем выпить.
– На нашей стороне Надов и Рикайев, – начал перечислять Троппауэр.
– И еще Шполянский, – продолжил Голубь. – У человека, получавшего пенсию, должна быть преданность государству. Потом доктор Минкус, тоже хороший парень, еще этот старый рубака Пилот…
– За его здоровье! – с радостью выпил за Пилота сапожник.
– Я знаю, о чем вы думаете, – самолюбиво посмотрел на Главача Голубь и снял рубашку, поскольку жара стояла невыносимая. – Вы планируете, что мы соберем верных людей и в случае необходимости восстановим
– Что-то вроде того… – неуверенно поддакнул сапожник.
– Каторжники все на их стороне и среди легионеров тоже многие, – вставил Троппауэр.
– Я думаю, нам лучше сначала сделать вид, что мы тоже на их стороне, – сказал Голубь, – вы не согласны?
– Ну почему же… – с муками выдавил из себя сапожник, – только… надо осторожней… За ваше здоровье!
– Не беспокойтесь, – заверил его Голубь и надел рубашку. – Пойдем, – сказал он Троппауэру.
Они дружно кивнули Главачу и пошли искать Пилота.
– Умный человек, сразу видно, – сказал Троппауэр, когда они уже были во дворе.
– Что ты хочешь… Майор секретной службы… Но этому Пенкрофту-Лапорте я бы с радостью свернул шею. Только Шполянского жаль впутывать в историю… Поэтому пусть пока походит на свободе… Ты что?
Поэт смущенно потирал свой обезьяний подбородок.
– Я знаю, тебе тяжело с ними расстаться, – сказал он, потупив взор, – но все-таки прошу тебя, верни мне стихи, которые я отдавал на хранение…
Голубь молчал. Как сообщить поэту ужасную новость?
– Друг, – сказал он наконец убито. – Мужайся…
– Боже!
– Стихи были в клеенчатом мешочке, и их украли… – Они стояли, не произнося ни звука. Поэт тяжело вздыхал. Голубь попытался утешить его: – Там еще был мой бумажник… с пятнадцатью тысячами франков.
– Ах, что деньги! Негодяю нужны были… мои стихи. Какие тут могут быть сомнения, ведь он хотел убить меня из-за них… О…
По щеке Троппаузра скатилась слеза…
Они молча пошли рядом. Пилот был в спальне, в чем мать родила. Даже этого бывалого легионера измучил зной.
– Послушай, старый вояка, – начал Голубь, – тут некоторые затевают грязное дело. Не знаю, как ты, а я даже в этом подлом месте останусь верным солдатом Франции. Что ты насчет всего этого думаешь?
Пилот помедлил.
– Чего вы хотите?… Если нужно драться, можете на меня рассчитывать, но никого предавать…
– Об этом речи нет, – успокоил его Голубь.
– Только драться, – мечтательно произнес поэт, облизывая губы.
Потом друзья отыскали Шполянского, который в тот день вышел из больницы.
– Послушай, – стал объяснять ему Голубь, – ты человек государственный и обязан быть верен родине. Позор всему заплечному цеху, если хоть один из его представителей окажется недостойным носить котелок и черный галстук.
– Господа, – благородно заявил Шполянский, -вы можете положиться на меня. Моя верность вне сомнений. Я в своей жизни повесил не одного мерзавца, но только из любви к родине.