Аванпост
Шрифт:
Обычно, создавая шедевр, хочется дополнить его рамой и повесить на стену. Но на этой картине во всех четырех углах я оставил белые прямоугольники, а когда понял, что выложился полностью и никаких улучшений просто не может быть, провел последний день, рисуя в этих прямоугольниках число 10 000 000.
Наутро состоялась пышная презентация новых банкнот. Первой неистово аплодировали, на второй энтузиазм заметно увял, последующие три встречали молча. На губернатора было больно смотреть. Создалось ощущение, что его вот-вот хватит удар.
Когда
Кто-то поставил пять миллионов, кто-то поднял ставку до семи, а потом к губернатору вернулся дар речи.
— Арестуйте этого человека и прекратите трансляцию! — взревел он, и меня бросили в грязную камеру, где продержали двое суток.
Освободили глубокой ночью и велели покинуть Соломон и никогда не возвращаться. Я попросил охранника поблагодарить губернатора за его великодушие, но он объяснил мне, что великодушие тут ни при чем. Картина ушла за семнадцать миллионов кредиток, из которых пять, естественно, по решению суда, пошло губернатору в качестве компенсации за моральный ущерб, а двенадцать составили сумму залога, за который меня выпустили из тюрьмы.
Такая вот история, и я даже не знаю, цела ли до сих пор моя картина. Мои банкноты все еще в ходу, не на Соломоне, там губернатор запретил их хождение, а на Новой Родезии, где моя натурщица вышла замуж за самого богатого человека планеты, а потом стала его наследницей, когда месяцем позже он неожиданно умер, подавившись косточкой от вишни. Но это преступление, что редчайшую и самую дорогую банкноту теперь никто не может увидеть.
* * *
— Мне бы очень хотелось посмотреть на эту картину, — кивнул Катастрофа Бейкер. — Или хотя бы на натурщицу. Учитывая, что теперь она самая богатая женщина Новой Родезии.
— Посмотреть есть на что, — заверил его Маленький Майк. — Искусство, как известно, отражает жизнь, так что, глядя на нее, ты сможешь представить себе великолепие моей картины.
— У меня вопрос, — вмешался Макс, у которого, похоже, вопросов хватало на всех.
— Слушаю.
— Назови свое настоящее имя.
— Вроде бы я называл: Микеланджело Гоген Рембрандт Ван Гог Рокуэлл Пикассо.
— Я про то, что дали тебе при рождении.
Маленький Майк молчал с минуту.
— Монтгомери Куиггл, — наконец ответил он, явно выбитый из колеи.
— То есть ты, как и все мы, прилетел во Внутреннее Пограничье и выбрал подходящее себе имя?
— У тебя есть возражения?
— Нет, но, как я и упомянул, есть вопрос. Я понимаю, что ты назвал себя в честь великих художников,
— Потому что я мал ростом и нисколько этого не стыжусь.
— Тому нет причины, — согласился Макс. — Правда, и гордиться тут нечем.
— Я бы не спешил с такими утверждениями, — вступил в разговор Большой Рыжий, который отличился во многих традиционных видах спорта, но прославился в смертоболе, где его провозгласили лучшим игроком всех времен. Тело его, от пяток до макушки, покрывали бесчисленные шрамы, которые он выставлял напоказ.
— Да? И что ты об этом знаешь?
— Полагаю, что достаточно.
— Сам-то ты мужчина крупный, — Макс окинул взглядом высокого, мускулистого Рыжего, — и я знаю, что ты профессиональный спортсмен. Вот и скажи мне: нынче, после того, как скачки на лошадях канули в Лету, какой спортсмен предпочтет быть скорее маленьким, чем большим?
— Сейчас, в наши дни? — переспросил Большой Рыжий. — Величайший из всех.
— И кто он?
— Ты, возможно, о нем не слышал.
— Тогда как он может быть величайшим?
— Поверь мне, лучше него я не видел. Черт, да и никто не видел. — Большой Рыжий вздохнул и печально покачал головой. — Ярчайший огонь сгорает быстрее всего.
— Его спортивную карьеру оборвала травма, да?
— Его карьера оборвалась, все так, но не из-за травмы. — Большой Рыжий поерзал на стуле, пытаясь усесться поудобнее (всем известно, ветераны смертобола носят свои шрамы, как медали, и отказываются от болеутоляющих средств и протезов).
— Так ты собираешься рассказать нам о нем или нет?
— Разумеется, собираюсь. Я, возможно, последний, кто еще помнит его, и если перестану рассказывать о нем, выйдет так, будто он вовсе и не существовал.
КОРОТКАЯ ЗВЕЗДНАЯ КАРЬЕРА МЕЙДЖИКА АБДУЛ-ДЖОРДАНА
Никто не знает его настоящего имени (начал Большой Рыжий), да это и не важно, потому что ему не исполнилось и десяти лет, когда его переименовали в Мейджика Абдул-Джордана, в честь трех величайших баскетболистов древности. В кольцо он попадал с любой точки, а как прыгал! Скоростью не уступал денебийскому ласкакоту и постоянно оттачивал свое мастерство.
В двенадцать лет он дорос до семи футов и его семья перебралась в звездную систему Делфини, где еще играли в баскетбол на большие деньги. Наняли ему личного тренера и в тринадцать лет он стал профессионалом.
Первый раз я услышал о нем во Внешнем Пограничье. Среди спортсменов много говорили о пятнадцатилетнем вундеркинде восьми футов роста, который в прыжке мог поймать мяч на высоте в два раза большей. А еще через год или два его команда снялась с соревнований и отправилась в показательное турне по Внешнему Пограничью. И везде Мейджик Абдул-Джордан собирал полные залы. Не думаю, что молодой человек за время своих выступлений хотя бы раз увидел в зале пустое кресло.