Авантюрист
Шрифт:
— А Молчун как же? Не будем его ждать? — вопрос задал с целью узнать про нового персонажа, а вовсе не из-за тревоги за незнакомца.
— Не впервой. Поводит супостата за нос, добудет снеди какой и прибежит, — охотно пояснил Буян. И добавил: — Не бывало такого, чтобы без прибытка возвращался.
— А с чего взял, что я «ваше благородие»?
— Так известное дело — фигулька на руке мажеская. А еще лицо бритое да руки холеные. Что спина не поротая, зубы целехонькие и тело гладкое — это я уж опосля разглядел. Али не угадал?
Спасибо, что пояснил. Значит, маги здесь, можно сказать, люди первого сорта, носят отличительные знаки вроде моего браслета. Жалуют ли здесь
— Прости, браток, от боли и с перепугу совсем разум помутился, — слова лились сами, и я с удивлением заметил, что стал подражать речи собеседника. — За малым не убили меня проклятые. А насчет снеди в ранце запас есть.
Мое щедрое предложение осталось без внимания — у стрелка котомка тоже не пустовала. Мы вплотную приблизились к непроходимым зарослям. Здесь Буян по обыкновению замер и осмотрелся, после чего сделал шаг прямо в ветви и совершенно пропал из виду! Я храбро шагнул следом и оказался в темном и стиснутом с обеих сторон тонкими стволами пространстве. Три шага вперед, поворот налево с наклоном, еще пришлось сделать три или четыре шага в полуприсяде, затем ход повернул направо, и дюжина шагов привела к просветам в листве. Вот так: вплотную не увидел, а если бы проводник не полез первым, то и я бы тоже не отважился. Если б не коты да изверги, поставил бы годовое капральское жалованье против банковских сбережений, оставшихся на Земле, что сквернавцам нас нипочем не сыскать. Мысленно одернул себя: сам-то понял, с кем и на какой заклад спорить собрался?
Пейзаж в очередной раз изменился. Через полсотни метров вековая чаща оканчивалась подлеском, в просветы которого виднелось мертвое редколесье. Ветер донес запах сырости и гниющей растительности. Неужели прямо по курсу болото?
— Где мы, Буян?
— Не шуми. — Арбалетчик замер и сделал знак остановиться.
Погоня осталась далеко позади, ни выстрелов, ни командирского «ревуна» мы уже давно не слышали. Впрочем, пением птиц и прочими звуками дикой природы лес нас не баловал. Мы затаились за последними мощными деревьями, после чего мой проводник издал горлом птичий крик. Из зарослей донеслись два ответных. Кажется, нас опознали. Кому как, а мне одной пули на сегодня хватило по самые брови. Получить еще от своих будет смертельно обидно.
— Буян, ты? — из кустов донесся молодой голос.
— Мы. Выходим, не стрельните там, — тихо, но достаточно четко отозвался мой проводник.
Вот мы и у «секрета», выставленного перед тропинкой, ведущей к последнему приюту разбитого батальона. Двое мальчишек-рекрутов, один вооружен арбалетом, а второй неизменным ружьем системы военного инженера и имперского лорда Дербана. Сила.
— А с тобой кто? — судя по иному тембру голоса, спросил второй часовой. Положение обязывало.
— Подофицер, — важно обронил Буян. И торопливо добавил: — На посту болтать не велено.
Ребята — солдатами этих светловолосых мальчишек называть язык не поворачивался — вытянулись по стойке «смирно».
— Кхм-кхм, — многозначительно выдал я. Пусть сами додумывают, что имел в виду господин «подофицер». Что в таких случаях говорят настоящие, а не ряженые военачальники? Приказывают
А второй — невысокий подвижный крепыш, из каких получаются замечательные спортсмены — тяжелоатлеты и боксеры. Арбалет, на мой взгляд, лучше бы ему вручили, а не «дербанку», ствол которой приходился выше русой макушки. Как ухитряется заряжать-то? Мундир его годился только на тряпки: располосованный то ли о сучья, то ли об острые железяки, но аккуратно, без большой крови. Вдобавок уцелевшую поверхность покрывали крапинки ожогов, виднелись обгоревшие полы и спина. Интересно, чем это его шарахнуло: магией или тут зажигательные гранаты в ходу? На ногах ребят стоптанные до последней крайности ботинки из грубой промасленной ткани на деревянной подошве. Без слез не взглянешь. У «боксера» обувка тоскливо «просила каши», а утративший пуговицу единственный погон сиротливо свисал с плеча. Ремни, пульницы, тубус с болтами да неказистые «арестантские» шапчонки с княжеской эмблемой сохранили. Похвалить бы их за сбережение казенного имущества, да только этого ли от меня ждут? Словом, оба красавцы писаные. Почти как я, если «по-чесноку». Из офицерских признаков только револьвер в кобуре, козырные сапоги и магический девайс. Плюс в активе моего авторитета расцарапанная рожа.
— Пошли, госпожа ждет, — настойчиво предложил мне Буян.
Вот те раз. С каких пор солдаты с непонятными повязками младшим офицерам указывать стали? Чем дальше, тем больше в этом уравнении неизвестных появляется. То Молчун, то «госпожа», следующим кто будет? Захотелось поинтересоваться, не водит ли он совершенно случайно знакомство с неким Арагорном Московским? Есть к тому дельце, что не терпит никаких отлагательств. Пускай бы свел лучше с ним.
— Благодарю за службу, молодцы! — похвалил часовых, не столько искренне желая их поддержать, сколько чтобы исполнить хоть что-то осмысленное в навязанной мне роли командира.
Узкая тропинка от «кочки к кочке» привела нас на небольшой островок, окруженный стоячей водой и мертвым лесом. Здесь я очутился в неумелой импровизации на тему полевого лазарета. Полтора десятка людей сгрудились в небольшом пространстве, олицетворяя старую истину: «Где солдаты, там бардак». Кто-то бесцельно сидел в полнейшем ступоре, кто-то стоял с тем же эффектом, кто-то пытался перетянуть свои собственные или раны товарища какими-то жалкими тряпицами, кто-то плакал, кто-то стонал, кто-то молился, кто-то безадресно бранился. На первый взгляд все чем-то заняты, на второй — форменный бардак под соусом из безнадеги.
Оружие и экипировка хаотично лежали на земле. Хоть с честью из боя вышли, не побросали. Еще радовало, что плачущие беззвучно размазывали слезы, сквернословы ругались вполсилы. Очевидно, сознавали опасность своего обнаружения.
— Офицер на плацу! — тихо и зло выплюнул Буян. Царившая в лагере пораженческая атмосфера на него тоже действовала удручающе. Бойцы подобрали оружие и медленно встали в полукруглое подобие строя.
С тем мы и приблизились к отдельно расположившейся группе из двух солдат и закутанного в потрепанное солдатское одеяло тела. По фигуре и контексту угадывалось, что лежит женщина. По закрытому тканью лицу, проступившим пятнам крови и скорбящим позам двоих, единственных, кто позволил себе не вставать по команде Буяна, стало понятно, что покойная.