Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики
Шрифт:
Разочарованная леди Кингстон приняла отказ императрицы с крайним огорчением. Вдобавок к этой неудаче оказалось, что купленное ею имение в действительности не стоило той суммы, которая была за него заплачена. К тому же, в этом умении можно было только рубить лес да ловить рыбу. Тогда один прожектер предложил герцогине устроить в Чудлейских мызах винный завод, уверив ее, что она с этого завода будет получать огромные доходы, в которых, кстати, при ее богатстве, герцогиня вовсе не нуждалась. Тем не менее, эта мысль ей понравилась, и она приняла сделанное ей предложение. И вот графиня-герцогиня, пэресса Великобритании по обоим мужьям, блестящая и чествуемая всеми гостья императрицы, желавшая занять при дворе высокое положение, обратилась вдруг ни с того, ни с сего в содержательницу винного завода! Это новое промышленное заведение она поручила надзору какого-то английского плотника, служившего на ее яхте.
После
На следующий после приезда день к герцогине Кингстон начали являться с визитами знаменитые горожане, поздравляя ее с благополучным прибытием в их город и благодаря за оказанную их городу честь. Она же, умалчивая, конечно, о своем водочном заводе, пустилась перед явившимися к ней посетителями в пространные рассказы о своем пребывании в Петербурге, с восторгом вспоминая о той почетной встрече, которая была ей оказана и со стороны императрицы Екатерины II, и со стороны русских вельмож, а также о том внимании, какое выказывал ей даже простой народ. В этих рассказах упоминалось и об обширных, приобретенных герцогиней в России поместьях и владениях, обитатели которых сделались ее верноподданными и, являясь перед нею, не смели приблизиться к ней иначе, как только поклонившись ей несколько раз до земли и поцеловав раболепно край ее одежды. Она хвалилась необыкновенным расположением к ней императрицы, с которой (по словам герцогини) она свела самую тесную дружбу и которая считала скучно проведенным день, если она не была вместе с леди Кингстон. Герцогиня рассказывала и о блистательном празднестве, устроенном ею в честь императрицы. На этом празднестве, затмившем, по ее словам, все, что до того времени было видано в Петербурге, находилось одной только прислуги сто сорок человек.
Жители и жительницы Кале слушали эти рассказы, развесив уши, а англичане, которые приезжали в этот город и бывали у герцогини Кингстон, возвращаясь в Англию, не только повторяли ее рассказы, но еще и приукрашивали их. Поэтому вскоре в Англии заговорили о той необыкновенной благосклонности, которую удалось английской леди приобрести у могущественной русской государыни.
Несмотря на почет, оказанный герцогине Кингстон жителями Кале, однообразная жизнь в этом городе вскоре ей наскучила. Хотя постоянство не было свойственно ей, но, тем не менее, мысль о сближении с императрицей Екатериной II и о появлении при ее дворе в блестящем положении не покидала герцогиню, хотя однажды она и испытала там неудачу. Она думала также, что ее владения, хотя и не приносящие пока никакого дохода, заслуживают все же, чтобы еще раз лично их осмотреть и узнать на месте о причине их неудовлетворительного состояния. При рассмотрении отчетов, присланных герцогине от управляющего ее эстляндским имением, ей пришла в голову мысль, что имение это будет совершенно в ином положении, если ввести там систему сельского хозяйства, применяемую в Англии, и что тогда это имение сделается образцовым, а его владелица приобретет себе этим громкую известность.
Кроме этого эстляндского имения, у герцогини Кингстон был великолепный дом в Петербурге и большие участки земли вблизи столицы. Эти честолюбивые стремления, а также хозяйственные соображения и побудили герцогиню снова, в 1782 году, предпринять путешествие в Россию.
На этот раз герцогиня Кингстон отправилась туда в сопровождении многочисленной свиты сухим путем через Германию и Австрию с тем, чтобы, проехав через Эстляндию и осмотрев там свои поместья, провести некоторое время в полюбившемся ей Петербурге. К этому времени она свела близкое знакомство с князем Потемкиным и надеялась на его содействие у императрицы.
После того, как герцогиня Кингстон побывала при блестящем дворе Екатерины, дворы тогдашних немецких мелких владетелей казались ей уже настолько ничтожными, что на них не стоило обращать никакого внимания. Она быстро миновала Германию и приехала в Вену, где ее поразила роскошь тамошних вельмож и где она была принята императором Иосифом II не особенно благосклонно.
Из Вены герцогиня
Герцогиня была также близка и с другой личностью, подготавливавшей смуты в России, с одним из весьма известных в XVIII столетии авантюристов — со Стефаном Зановичем, который странствовал по Европе под разными именами, а в 1773 году пытался в Черногории выдать себя за покойного императора Петра III. Не преуспев на этом поприще, Занович уехал из Черногории и жил в Польше, приняв фамилию Варт, которую с графским титулом носила и герцогиня Кингстон по купленному ею в курфюрстве баварскому имению. Проживая в Польше, Занович сблизился с местными магнатами, в особенности с князем Карлом Радзивиллом, с которым он также познакомился в Риме перед появлением там княжны Таракановой и, по всей вероятности, был в этом деле деятельным пособником Радзивилла, т. к. сам уже пускался в самозванство.
При первом знакомстве с герцогиней Кингстон Занович, явившийся к ней в богатом албанском костюме, расшитом золотом и украшенном бриллиантами, выдал себя за потомка древних владетельных князей Албании. Она увлеклась его смелым умом и находчивостью и делала ему драгоценные подарки. По словам самой герцогини, Занович был «лучшим из всех Божьих созданий» и до того пленил ее, что заставил забыть Гамильтона. Она даже намеревалась выйти за него замуж. Из сохранившихся о Стефане Зановиче биографических известий трудно сказать, был ли он из числа братьев графов Зановичей, которые, поселившись в Шилове у известного любимца Екатерины и игрока Зорича, были признаны виновными в подделке ассигнаций и, после нескольких лет заключения в Шлиссельбургской крепости, были посажены в Архангельске на корабль и отправлены оттуда за границу.
Занович, о котором идет речь, родился в 1752 году в Албании. Отец его, Антоний Занович, в 1760 году переселился в Венецию, где нажил большое состояние, торгуя туфлями восточной выделки. Сыновья его, выросшие в Венеции, получили впоследствии хорошее образование в Падуанском университете. В 1770 году Стефан Занович и его брат Премислав отправились путешествовать по Италии и, встретив во время этого путешествия какого-то молодого богатого англичанина, обыграли его шулерским образом на 90 000 фунтов стерлингов. Родители проигравшегося юноши не захотели платить Зановичам такой громадный карточный долг. По их жалобе возникло уголовное дело, которое кончилось тем, что братья Зановичи, как игроки-мошенники, были высланы из великого герцогства Тосканского с запрещением появляться туда когда-либо. После этого Зановичи, гоняясь за счастьем на игорных столах, в 1770–1771 годах странствовали по Франции, Англии и Италии. В 1773 году братья расстались, т. к. старший из них, Стефан, отправился в Черногорию и там пытался выдать себя за императора Петра III. В 1776 году он странствовал по Германии под именем Беллини, Балбидсона, Чарновича и графа Кастриота-Албанского. В это время, неизвестно для каких целей, он получал значительные суммы от польских конфедератов, старавшихся побудить Турцию к новой войне с Россией.
В 1783 году Стефан Занович появился в Амстердаме под именем Царабладаса, но там за долги был посажен в тюрьму. Поляки выкупили его из тюремного заключения. Тогда он под именем князя Зановича-Албанского начал принимать деятельное участие в восстании Голландии против императора Иосифа II. Инсургенты щедро снабжали его деньгами, а он обещал им подбить черногорцев к нападению на австрийские владения. Вскоре, однако, над ним разразилась беда: по заявлению турецкого посланника из Вены в Амстердаме он был заподозрен в самозванстве и посажен в тюрьму. Его обвиняли в мошенничестве и обманах, и ему готовилось слишком печальное будущее, когда 25 мая 1785 года он был найден в тюрьме мертвым на своей койке. Оказалось, что он каким-то острым орудием перерезал себе жилу на левой руке. По рассказу герцогини Кингстон, Занович умер, приняв яд, находившийся у него в перстне. Перед смертью он написал герцогине письмо, в котором сознавался в том, что он жил под чужими именами и что он был вовсе не то лицо, за которого его принимали. Как самоубийца, Занович был предан позорному погребению и похоронен без совершения над его телом похоронных христианских обрядов.