Авантюристы, иллюзионисты, фальсификаторы, фальшивомонетчики
Шрифт:
Труды приносили желанные плоды, но не Альчео Доссене, а его «патронам». Только за мраморный саркофаг Екатерины Сабелло, сделанный Доссеной в стиле флорентийского скульптора XV века Мино да Фьезоле и проданный в Америку, они получили 100 тысяч долларов. Всего за несколько лет Фазоли и Палези выручили на фальшивках не менее 70 миллионов лир. Что же касается самого автора, то ему приходилось довольствоваться немногим: подачки хозяев должны были поддерживать скромное существование скульптора, сохранять его «рабочую форму», но ни в коем случае вр «баловать» его.
До поры до времени этот расчет оправдывал себя. Подгоняемый постоянной нуждой, Доссена трудился, не покладая рук. Но вот майским днем 1927 года у него умерла жена. В эти тяжелые минуты жизни у скульптора не оказалось достаточно
Ту короткую майскую ночь, которую Доссена провел над телом покойной жены, он не забыл до конца жизни. Новый день он встретил уже не безропотным, покорным исполнителем чужой воли, а человеком, исполненным твердой решимости действовать и мстить. Бояться ему было нечего: ведь сам он никогда не выдавал свои работы за произведения других художников. Это делали за него антиквары.
Война была объявлена. Все европейские газеты подхватили самую громкую сенсацию года. С их страниц смотрело лицо пожилого человека с глубокими морщинами и грустными глазами — «гений фальшивок», как окрестили Доссену журналисты и критики. Фотографии его подделок обошли журналы и газеты всего мира.
Словно круги от брошенного в воду камня, в разных концах Европы и Америки возникли отголоски доссеновских разоблачений. Крупнейшие коллекционеры и работники ряда музеев были повергнуты в уныние: мало того, что огромные деньги пустили на ветер, теперь они стали объектом язвительных насмешек и карикатур. Многие не хотели верить. Из Нью-Йорка в Рим специально прибыл крупнейший американский антиквар Якоб Гирш, незадолго перед тем купивший у Фазоли за очень большую суму статую Афины «архаической» эпохи. В мастерской Досеена представил ему самое убедительное доказательство — отбитую им мраморную руку богини. Гирш признал свое поражение, самое крупное в его многолетней практике. Последних неверующих убедил фильм, заснятый в мастерской Доссены доктором Гансом Кюрлихом. Перед объективом кинокамеры, залитый светом юпитеров, скульптор спокойно и невозмутимо создавал свою последнюю, на этот раз легальную подделку — «античную» статую богини.
Популярности Доссены теперь мог позавидовать любой художник. О нем снимали фильм, у него брали интервью, его произведениям посвящали обстоятельные статьи в толстых искусствоведческих журналах. В 1929 году галерея Корони в Неаполе организовала большую выставку его работ. В следующем году такие выставки состоялись в Берлине, Мюнхене, Кельне.
Великий, гениальный… Тогда этими и подобными эпитетами щедро награждали Доссену. Но они могли убедить лишь неискушенную публику. Истинным, глубоким знатокам искусства сейчас, когда его работы были собраны вместе, особенно ясной стала непроходимая пропасть, отделяющая самого искусного имитатора от художника-творца. Можно подделать все: стиль, технику, мастерство, индивидуальные приемы, дух эпохи, даже патину времени. Но нельзя подделать самое главное, то, что отличает каждое произведение большого искусства, — чувство, которое художник вкладывает в свое творение, неповторимую эмоциональную окраску, непосредственность своеобразного восприятия мира. Доссена не был исключением. Среди своих коллег по ремеслу он был более удачлив, смел и талантлив, чем другие, и все же его работы (по сравнению с подлинниками) дышали внутренним холодом, равнодушием автора, пустым и надуманным пафосом.
Надо сказать, что Фазоли и Палези были весьма предусмотрительны, никогда не продавая в одни руки больше, чем одну работу Доссены. Когда же фальшивки собрали в один зал, то стало очевидным некоторое однообразие приемов скульптора. Чем-то трудно уловимым все статуи были похожи друг на друга. Так, например, чувствовалось, что носы изваяны одним и тем же художником. Выдавал фальсификатора и характер повреждений, слишком обдуманных и осторожных. Случай слеп, и он не разбирает, что более, а что менее важно в скульптуре. Поэтому столь часты находки древних статуй без рук, ног, носа, подбородка или даже головы. А Доссена, как всякий мастер, дорожащий своим созданием, всегда отбивал какие-то второстепенные детали. Кроме того, сильно изуродованная скульптура могла упасть в цене.
Спустя несколько лет, в 1936 году некоторые
ГЛАВА 6.
ХАН АНТОНИУС ВАН МЕЕГЕРЕН
29 мая 1945 года в Амстердаме офицерами американской разведки и нидерландской военной полиции был арестован художник ван Меегерен. Ему было предъявлено обвинение в коллаборационизме и пособничестве немецким оккупантам, а также в том, что в 1943 году он при посредничестве контролируемой немцами антикварной фирмы Гудстиккер и агента Геринга банкира Нидля продал в коллекцию рейхсмаршала Генриха Геринга картину художника Яна Вермеера Дельфтского «Христос и грешница». За эту картину Геринг заплатил один миллион 650 тысяч гульденов, из которых ван Меегерен, за вычетом комиссионных, получил миллион гульденов.
Находясь в одиночной камере амстердамской тюрьмы, ван Меегерен понимал, что ему грозит: мало того, что в обход голландским законам он продал за границу картину одного из величайших художников прошлого, к тому же он продал ее Герингу — второй после Гитлера персоне нацистской Германии, человеку, по приказу которого на поверженные Нидерланды были брошены тысячи смертоносных бомб. Для избежания позора и тюрьмы у ван Меегерена оставался последний шанс, которым он и воспользовался. На допросе художник заявил, что Герингу был продан не подлинный шедевр, а фальшивка, автором которой является он, ван Меегерен. Самое поразительное заключалось в том, что он сказал правду.
Хан ван Меегерен был очень тщеславен и болезненно самолюбив. Всю свою жизнь он мечтал о славе великого художника. Непомерная гордыня снедала его еще в родном Девентере, где прошла его юность, и в Дельфте, где он одно время служил ассистентом по рисунку и истории искусства, да и позднее, в зрелые годы. Даже постоянная бедность не так угнетала молодого художника, как горечь непризнания. Он не мог примириться с участью маленького, незаметного живописца. В 1913 году за исполненную им на конкурсе акварель в стиле XVII века Дельфтский институт искусств присудил ему золотую медаль. На следующий день ее пришлось заложить в ломбард, а скоро уже никто и не вспоминал о первом успехе.
Ван Меегерен переехал в Гаагу. Он много и упорно работал. Писал портреты, картины на аллегорические и библейские сюжеты. Долгие часы проводил в музеях, пытаясь раскрыть секреты старых мастеров нидерландской живописи. В 1922 году устроил персональную выставку. Постепенно он становится известен как одаренный портретист. Первые крупные заказы, первые гонорары… Поездки в Бельгию, Францию, Италию, Англию… Родовитой британской аристократии импонировала тщательная, педантичная манера голландского живописца, его гладкое письмо и умение придавать портретам современников блеск и аромат минувших эпох. Времена нужды прошли и забылись, но не забылась тщеславная мечта юности. Спустя годы ван Меегерен был так же далек от ее осуществления, как и в молодости. Его хвалили, охотно принимали в высшем свете, где ценили любезного, остроумного живописца, желающего и умеющего угодить заказчикам. Но всерьез художника так и не признавали. На выставках его картины оставались почти незамеченными, а серьезная критика или вообще обходила его молчанием, или же упрекала в несамостоятельности и подражании художникам прошлого. Музеи также пока что воздерживались от приобретения его картин.
Меегерен глубоко переживал неудачи, но не терял надежды. Он верил, что когда-нибудь и ему удастся стать великим художником. Еще в 20-х годах у него созрел план действия, и осуществлял он его с редкой целеустремленностью. Не один месяц внимательно, углубленно изучал биографии и творчество великих голландских художников ХУЛ века, их манеру письма, особенно техники.
Настойчиво искал таких же кистей из настоящего барсучьего волоса, которыми писали старые мастера, целыми днями (словно усердный подмастерье) тер в фаянсовой ступе краски. За громадные деньги — 12 тысяч гульденов — купил маленький кулек драгоценной лазури, этой удивительно чистой краски, до сих пор сверкающей на картинах художников прошлого. А в антиквариате приобрел большую картину неизвестного художника XVII века «Воскрешение Лазаря»: живопись можно было смыть, а старый холст и раму использовать.