Авантюристы
Шрифт:
— Четвертое, — читал Вяземский, — подпоручика Красовского, яко праздного человека и подозрительного в обмане ее, Ляпуновой, обещанием стряпать о Вульфе, получив от нее и деньги, выслать из столицы в Полоцкую губернию, где брат его жительствует, запретя ему выезжать в обе столицы.
— И
— Почему? — спросила императрица.
— А то и Зорича оберет.
Императрица на это ничего не сказала, а только улыбнулась.
— А о девочках никакой резолюции не положено? — спросила она Вяземского.
— Девицы Лебедева и Бубнова тогда же освобождены от суда и следствия, ваше величество, — отвечал он и подал изготовленное по этому делу высочайшее повеление к московскому главнокомандующему князю Прозоровскому.
Екатерина подписала. Вяземский взял бумаги и откланялся. В кабинете стало тихо, и Екатерина опять что-то задумалась. Зубов незаметно толкнул Нарышкина, показал на нее глазами.
— Матушка! — заговорил Левушка. — А ты скучаешь?
— По ком? — спросила она.
— По Храповицкому, матушка.
Она улыбнулась.
— Право же, матушка, ты по нем тоскуешь: как прогнала его от себя, так и стала задумываться… Да и в кабинете у тебя без Храповицкого скучнее стало; то ли дело бывало при нем! Сидит тут да перлюстрацией забавляется…
— Нет, — серьезно сказала императрица, — я была несправедлива к Радищеву, а теперь — к Ляпуновой… Да, тяжело одному быть судьей миллионов.
Она встала и подошла к окну. Нева еще бушевала, но вода пошла на убыль, и пушка стреляла все реже и реже.
ЭПИЛОГ
ПОД
В 1799 году в Египте, в разгар битвы под пирамидами, когда Бонапарт сказал свою знаменитую фразу о том, что на него и на его войско "с высот пирамид смотрит сорок веков", в одну из палаток на перевязочном пункте внесли раненого офицера и положили на свободную койку. Ему только что перевязали смертельную рану, нанесенную в бок копьем мамелюка.
На другой койке, рядом с этой, лежал другой раненый в забытьи. Около него сидел офицер с подвязанной рукой и печально смотрел в лицо забывшегося товарища.
— Шведы близко… заходят с той стороны Нейшлота… к оружию! — заговорил вдруг по-русски, в бреду, тот, что лежал в забытьи.
Вновь принесенный раненый слабо повернул голову к тому, который бредил, и простонал:
— Господи! Как занесло сюда русского?
Тот, у которого подвязана была рука, в изумлении повернулся к вновь принесенному:
— Барон!.. Это вы? Барон фон Вульф?
— Граф Занович! — слабо простонал только что принесенный. — Какими судьбами?
— Мы с братом в армии Бонапарта… Нас освободили из Нейшлота давно, и вот…
— Что же брат?
— Умирает… он безнадежен… бредит Россией… А вы, барон?
Фон Вульф не отвечал, он потерял сознание.
— Зорич, Вульф, Нейшлот, пирамиды, Россия… и эта смерть! — схватившись свободной от перевязки рукой за голову, тихо застонал старший Занович и упал на колени около умирающего брата.
В эту ночь ни барона фон Вульфа, ни графа Аннибала Зановича не стало: нашли наконец, где сложить свои буйные головы — под пирамидами!