Авантюры студиозуса Вырвича
Шрифт:
Прантиш, которому обрыдло молчание, потихоньку рассматривал пана Гервасия: с каким человеком придется делить в ближайшие месяцы хлеб, соль и смертельную опасность? Пока понятно было одно: пан в кипятке купаный, смелый вояка, о чем свидетельствуют шрамы на щеке и упрямый лоб, знатный бражник, что подтверждают покрасневшие нос и глаза. Ну, а раз, по его признанию, заступался перед братом за доктора-холопа, то не совсем очерствела его душа. Из кармана пана торчал какой-то странный штырь с нанесенной шкалой и несколькими проволочками, который время от времени пан доставал и, прищурив один глаз, целился им в небо, потом что-то подкручивал, что-то высчитывал, старательно шевеля губами, и делался в эти моменты похожим на любопытного мальчишку. Поймав взгляд студиозуса, важно
— Астролябия! Купил у голландского капитана! Сама показывает путь по звездам! По ней даже до Америки можно путь проложить.
Астролябию Прантиш видел в обсерватории Виленской академии — однако там такие устройства были в виде диска или сферы. Доктор оторвал глаза от книги и поучительно объяснил с легкой насмешкой:
— Инструмент васпана давно устарел. Это линейная астролябия араба ат-Туси, моряки давно пользуются более современными, а в последние годы вообще появились секстанты. Но пользованию каждым таким приспособлением нужно долго учиться, ваша милость.
Под конец доктор сбился на неприятный менторский тон, от которого в свое время бесился Прантиш. Теперь настал черед пана Агалинского, тот не то что покраснел, а стал лиловым, как свекла. Вырвич быстренько воткнул реплику:
— Ваша мость говорили об Америке? Вы были в Новой Индии или собираетесь?
И вот тут все полилось, как масло на сковородку. Потому что пана Агалинского прорвало: оказалось, что он с детства мечтал об экзотических путешествиях, а потом насмотрелся в Несвижском дворце, куда попал в качестве пажа еще мальчишкой, всевозможных заморских чудес — золотые устрашающие маски со слепыми глазами, головные уборы из перьев, маленькие птички размером с бабочку. И мечта доплыть до земли, где живут краснокожие дикари, которые в непроходимых дебрях построили города из золота и горного хрусталя, где растут на деревьях кофе и чоколады, стала навязчивой.
Наверное, поэтому пан Гервасий так охотно ринулся в это путешествие, пусть и не в Америку. Потому что на кораблях он плавал только по каналам, прокопанным у Несвижа для реконструкции водных баталий. Пан Гервасий старательно собирал все сведения о дальней стране, скупал предметы, вывезенные оттуда, и шарлатаны хорошо поживились за счет бравого альбанца, продав ему за бешеные деньги посох индианского царя, вырезанный из здешней липы и раскрашенный как писанка, и ржавый топор, которым будто бы жрецы майя убивали несчастных девственниц, прежде чем бросить их в бездонный колодец кровожадному божеству с непроизносимым именем Кецалькоатль. Правда, пан Гервасий был охоч до сказок не только из Новой Индии. Он записывал в специальную книжечку с зеленой кожаной обложкой разные удивительные случаи и слухи. «Сего дня видел жабу с красными щеками, коя могла надувать их так, что они делались похожими на два красных пузыря. Жаба та, как мне рассказали, вылупилась из яйца, снесенного черным петухом, и если бы это яйцо кто-нибудь носил под мышкой, из него непременно вылупился бы дракон».
Прантиш ожидал, что доктор начнет высмеивать суеверного невежду, но в глазах Балтромея мелькнуло даже уважение: профессор почитал людей, которые интересуются чем-то за пределами бытийной суеты и способных на чудачества. А студиозус решил, что с этого времени будет про себя звать пана Гервасия Американцем. К тому же вспомнилось, как с такой же записной книжкой ходил и тоже записывал разные чудеса Вороненок, друг Прантиша по Менскому иезуитскому коллегиуму.
Понемногу темнело, и Американец объявил, что ночевать они будут на водяной мельнице, где есть гостевые комнаты и где, когда надо было избегать лишних ушей и глаз, он не раз находил приют. Это намного лучше, чем корчма, тем более мельница находилась на земле, принадлежащей покойному пану Агалинскому, а поскольку пан Гервасий стал опекуном несовершеннолетних племянников, то он сейчас там и хозяин. Имение умершего брата Глинищи тоже недалече, но нужно делать крюк, переться через лес. Да и не хочется лишний раз вспоминать о семейной беде. А в соседней деревне Корытники, которая тоже принадлежала Агалинским, пан Гервасий вообще не был
Не сказать чтобы студиозусу сильно понравилось место ночлега. Ясное дело, мельник водится с нечистой силой, потому что если с водяным у него дружбы не получится, то хоть разрушай ту мельницу. В родном Подневодье Прантиш мальцом сам бегал вместе с друзьями смотреть, как во время заморозков торжественно опускают под водяное колесо кусок сала, чтобы водяной не слизывал с того колеса смазку. А временами, обмирая от позорного для шляхтича ужаса, юный Вырвич осмеливался украдкой ловить у мельницы рыбу,— а там можно было подцепить на крючок водяного или русалку. Еще Прантишу рассказывала нянька Агата, что мельники специально держат в доме животных черной масти: если что, принести в жертву. А возможно, не только петух или кот делались подарками для водяного, но и запоздалый путник: заманит его мельник да и столкнет в реку. А что же, мельница все равно нужна людям — пусть стоит на девятом зерне: девятая часть помола остается нечистой силе. Единственно, если мельник добудет траву, называемую Адамовой головой, которая даст ему власть над нечистым. Или кто-то мстительный бросит под водяное колесо овечью кость, наполненную ртутью, или свиное рыло — и конец мельнице.
Когда карета остановилась, в тишине и сумерках глухой рокот колеса показался звуком от весел галеры, на которой плывут безжалостные желтокожие воины. Вырвич соскочил на мокрую поседевшую траву, с удовольствием потягиваясь. Окошко мельницы светилось желтым тревожным светом, но к приезжим от ворот из крепких бревен никто не спешил. Вскрикивали еще не улетевшие на юг редкие птицы, в поредевших кронах тополей, что подбегали к мельнице, будто занимали очередь на помол, шелестел ветер. Хвелька слез с козел, где соседствовал с похожим на усатого жука мрачным кучером Агалинского Карпом, и тихо постанывал, надеясь, что хозяин оценит его страдания и вознаградит за них хотя бы жбанчиком пива.
Кучер решительно постучал в ворота. Во дворе зашлась тонким лаем собака — Прантиш сразу вспомнил бедного Пифагора, которому досталось от людей Агалинского, хорошо, жив, да не остался хромым.
— Отпирай, мельник! Его мость пан Гервасий Агалинский приехал!
Та быстрота, с которой гости очутились во дворе, а потом в доме мельника, свидетельствовала, что пан Агалинский уважаем здесь не меньше водяного и в жертву может взять что угодно. Мельник, на удивление Прантиша, совсем не был богатырем с каменными плечами, предназначенными для переноски мешков. Он был невысокий, коренастый, перекошенный на одну сторону, с испуганным лицом и слегка прижмуренным глазом. Имел слишком длинные руки с огромными натруженными ладонями — казалось, в таких ладонях камень легко превратится в песок. Мельник двигался как-то неуклюже, а вот руки его будто жили особой жизнью, ловко помогая распрягать лошадей.
Странно, хотя колесо мельницы вращалось, ни одного воза с мешками во дворе не было. Вообще все вокруг как вымерло, хотя в выбитых колеях стояла вода, что значило: сюда еще недавно ездили.
В доме, пристроенном к мельнице, пахло не мукой и не хлебом, а травами. Совсем как в университетской аптеке.
— А то снадобье от головы еще есть? — ворчливо спросил мельника Американец, который сидел за столом, едва не припав к столешнице. Рыжеватый чуб пана прилип ко лбу, закрывая один глаз. Прантиш мстительно подумал, что навряд ли Лёдник сварит для Агалинского свой чудодейственный отвар для таких вот шляхетских хворей. Но мельник повернулся в сторону кухни и крикнул дрожащим, утомленным голосом:
— Саклета, принеси ясновельможным панам отвара от головной боли!
В кладовой что-то зашуршало, стало даже страшновато — что за существо там прячется, русалка али шишига? Из сумрака вышло вправду странноватое существо — худенькая отроковица с головой, замотанной белым платком так, что видны только опущенные глаза. Девица поставила перед паном Гервасием кувшинчик с ароматным напитком, и сразу шевельнулся, принюхался Лёдник: сам же травник. Пан Гервасий, расплескивая напиток, потому что руки заметно тряслись, жадно выпил. С облегчением отдышался.