Аварийный взлёт
Шрифт:
Через три минуты Ольга покидает кафе.
Общая картина выглядела именно так: Ольга почему-то испугалась появления директора. Вернее, это уже было почти кульминацией. А до того (согласно временному счетчику) она шестнадцать минут просто пила кофе и смотрела в зал.
Что она могла увидеть? Все это следовало изучить буквально по секундам и по миллиметрам.
Однако это занятие прервал звонок Казика.
— Здравствуйте, Сергей Геннадьевич, вы вчера не взяли трубку, я послал вам СМС.
— Спасибо, Аркадий Михайлович, с телефоном у меня получилась неувязка,
— Олег Романович просил вам передать, что вы можете прямо сейчас навестить Ольгу Валерьевну. Если, разумеется, у вас нет неотложных дел.
— Я готов! — почти как юный пионер откликнулся Дергачев.
— Вот и отлично. Но к вам будет просьба… — Голос Казика приобрел некоторую вкрадчивость. — Мы бы хотели, чтобы вы постарались разговорить Ольгу Валерьевну…
— В каком смысле? — насторожился Сергей.
— Мы вчера с Олегом Романовичем попытались побеседовать с Ольгой Валерьевной, но она была слишком слаба, растеряна… В общем, мы не стали усердствовать, и наша беседа ничего не дала. Коллеги Олега Романовича проверили все, связанное с Ольгой Валерьевной, и не нашли ни одной зацепки, зачем кому-то понадобилось ее… — Казик замялся и подобрал более мягкое слово, — убрать. Кроме одного. Судя по камерам, да и Ольга Валерьевна не отрицает, она находилась в кофейне в общем зале как раз в то время, когда там был Марадинский. Мы полагаем, она могла стать свидетелем чего-то. Ну, вы, вероятно, сами так думаете, — отдал должное психолог. — Однако у Ольги Валерьевны нет никаких предположений. Но у нас есть определенная надежда на вас. Понимаете, бывают ситуации, когда наиболее полезны… скажем так… не следователь и даже не психолог, а… более близкий человек…
— Я — близкий ей человек? — вырвалось у Дергачева, и он тут же смутился.
Казик то ли ничего не уловил, то ли сделал вид, произнес с интонацией само собой разумеющегося:
— В разговоре с нами она упомянула вас пять или шесть раз. И, мне показалось, с теплотой…
Он ее едва узнал.
Всегда с аккуратной прической, тщательным макияжем, элегантно одетая… Спокойная, воспитанная, любезная… Образцовая начальница зала для особо важных персон.
С растрепанными волосами, с осунувшимся, словно полинялым лицом, с какими-то выцветшими глазами… Она была такой жалкой, что у Сергея аж все внутри сжалось. И сердце заболело, и душа заныла, и захотелось крепко-крепко прижать ее к сердцу и обласкать душой.
Она была совсем другой, чем еще несколько дней назад, хотя в другую она начала для него превращаться постепенно, вроде бы незаметно, и вот сейчас он понял: эта женщина, похожая на неказистую тряпичную куклу, — для него необыкновенно дорога.
Странно, но он совсем не удивился. Напротив, успокоился. Все то, что его подспудно — вне всякой связи с реальными событиями — тревожило и чему он не мог найти объяснения, вдруг обрело ясность. Ну да, так бывает, причем быстро. Он ведь когда-то, много лет назад, все ясно и быстро понял про девочку, которая стала его женой. А потом все ясно понял про женщину, которая расхотела
Сергей Дергачев, по словам уже бывшей жены, слишком часто маялся и, чего никак не ожидал, заставлял маяться близких. А все потому — он наконец это понял, — что всегда хотел ясности. И вот теперь он обрел ясность в своем отношении к женщине, которую еще несколько дней назад воспринимал как совершенно чужую, а теперь — как очень близкую.
Однако у него не было никакой ясности — кто и зачем пытался убить эту женщину. Вот что страшно.
Он всегда обращался к ней на «вы» и по имени-отчеству, а тут сказал:
— Оля… ты ничего не бойся.
Ему показалось, что именно эти слова, а не вопросы о самочувствии, самые правильные.
Она всегда обращалась к нему на «вы» и по имени-отчеству, а тут сказала:
— Сережа… я не боюсь. Ты ведь меня уже однажды спас… И Нина…
«Еще не спас. Но обязательно спасу», — подумал Сергей.
— Оля, врач мне дал мало времени. А я должен тебя спросить… а ты должна вспомнить… ну… попытаться. Ты была в пассажирском терминале в тот день…
— Да, я уже говорила следователю… Я была… но я ничего особенного не заметила… — прошептала она.
— А как ты вообще там оказалась?
Она слабо улыбнулась:
— Я часто хочу к Рустаму… там самый вкусный кофе… Самый вкусный вообще в городе…
«Надо будет внимательно изучить, что происходило в те минуты, когда она просто сидела лицом к залу и пила кофе», — отметил для себя Дергачев, вслух же произнес:
— Ты сидела и смотрела в зал.
— Машинально… Я не приглядывалась…
— А потом появился директор, и ты спряталась за дерево. Почему?
Ольга смутилась.
— Я не хотела попадаться ему на глаза… Я не знала, как он отреагирует… В рабочее время я пью кофе в общем терминале… Хотя в нашем зале есть свое кафе и у нас в служебке есть хорошая кофемашина…
— И что? — не понял Сергей.
— Ну-у-у… — протянула она, явно испытывая неловкость. — Прежний директор бы и внимания не обратил, а нынешний… Он, мне кажется, любит, чтобы все было по протоколу… Чтобы каждый знал свое место и соблюдал свой статус… Он несколько раз о чем-то на эту тему говорил… Он бы не допустил, чтобы дежурные из общего терминала пришли в кафе нашего зала… И ему бы не понравилось, что я пришла в кафе общего терминала… Ну, мне так кажется…
— Понятно, — кивнул Дергачев. — А зачем ты… — он слегка запнулся, но продолжил: — подглядывала из-за дерева?
— Я ждала, когда директор уйдет. Мне надо было возвращаться… Я видела, как его чуть не снесла женщина с чемоданом… она колесом наехала на ботинок директора, и директору, по-моему, это сильно не понравилось, потому что у него ботинки из светлой замши… Хотя, наверное, вообще мог упасть, но его какой то парень подстраховал…
Ольга не рассказала ничего принципиального — Дергачев и сам многое видел на записях. Ничего особенного не смогла вспомнить.
Заглянул врач, сказал строго:
— Заканчивайте свидание, больной надо отдохнуть.