Аватар судьбы
Шрифт:
– Вы не имеете права! Что вы делаете?! Я майор тайной полиции! Позвоните немедленно моему начальству!
На это дородный мужик с седым ежиком – очевидно, командующий операцией, – вытащил из кобуры скрытого ношения свой пистолет и приставил ей к виску:
– А ну закрой пасть, сучья душа, а то застрелю!
Ведь вчера Сухотин обмолвился Кротовину, что с вертолетчиками следует обращаться бережно. А про москвичей ничего такого не сказал. Однако люди такого полета, как Павел Андреич, ни слова не молвят просто так! Вот и понял Кротовин, что столичных штучек можно маленько попрессовать. Поэтому он девчонке от души въехал вдобавок по ребрам. Тут ее
Потом все тоже происходило быстро. Арестованных грубо раздели. Прошерстили белье, штаны и куртки, кинули назад, позволили одеться. Потом защелкнули наручники – за спиной, больно. Пошвыряли вещи в рюкзаки и палатку собрали. Разворошили даже мирное кострище. Что искали, непонятно, но проследили, чтоб ни одной вещички не осталось.
Ему помогли влезть в вертолет. Наручники не сняли, положили боком на скамью. Не допрашивали и ничего не вызнавали. Здесь же везли пилота, но тот по-прежнему пребывал в глубокой прострации. Варю, видимо, доставляли другим бортом. Больше он ее на яранской земле не видел.
После перелета – очевидно, в Яранск – геликоптер опустился на краю гражданского аэродрома, того самого, на который они вчера прилетели с Варей из Москвы. Двое в штатском перецепили его наручники спереди, даже рук не дали размять. Помогли выбраться из вертолета. Усадили в видавшую виды «Волгу», сели по обе стороны. Довезли по летному полю метров двести до пассажирского самолета, что стоял с приставленным трапом и милой бортпроводницей наверху. Перед тем как вынуть Алексея из машины, первый чекист, по возрасту и стати старший, угрожающе молвил:
– Попытаешься бежать или будешь бузить, словишь пулю без разговоров, понял? – Вынул из-за пазухи пистолет, приставил его к боку Данилова. Они так и из машины вышли, и по трапу поднялись: сначала первый опер, затем Алексей, потом второй с пистолетом, прикрытым, для блезиру, сверху курткой. Когда поднимались по трапу, ствол красноречиво упирался Данилову в поясницу. «Вероятно, – усмехнулся про себя молодой человек, – где-то в моем личном деле стоит пометка: склонен к побегу», – и был недалек от истины.
Оба конвоира летели вместе с ним, и втроем они заняли все первые кресла в бизнес-классе. Ирония судьбы: Данилов в «бизнесе» даже на гастроли не летал, считал чрезмерной роскошью. И вот теперь, арестованный, сподобился.
Стюардесса объявила, что самолет следует до Москвы.
Ее везли другим самолетом, тоже «бизнесом», но с меньшими предосторожностями, чем Данилова. Конвоиров было также двое, но пистолетов они не доставали и наручники в полете расцепили. Даже дали поесть и кофе выпить. А перед посадкой «браслеты» надели, по трапу раньше всех пассажиров вывели, посадили в микроавтобус, подкативший прямо к трапу, и куда-то повезли. А куда, она не знала, потому что окон в той части автобуса, где она находилась, предусмотрено не было.
Столица встретила их, судя по гулу двигателей и скорости движения, пробками. Впрочем, иногда микроавтобус крякал или включал сирену, и тогда движение ускорялось. Наконец, после долгого и мучительного – как всегда в Москве – переезда, они куда-то прибыли. Дверцы автобуса раскрылись, ей помогли выбраться, что не так-то удобно в наручниках, а потом быстро ввели в какой-то дом. За те три-четыре секунды, что Варя находилась на улице, она успела вдохнуть воздух (довольно
Варя вошла в кабинет, большой и унылый, как роман, получивший литературную премию. В дальнем углу, за огромным полированным столом, сидел и быстро просматривал какие-то бумаги человек с державной лепкой лица. Девушка за телевизионными новостями особо не следила, но хозяина узнала: то был, как считалось, четвертый-пятый человек по влиятельности в стране, заместитель главкома Совета национальной обороны, звали его Павел Андреевич Сухотин, и был он, если судить по двум-трем обмолвкам Петренко, не кем иным, как куратором их комиссии.
Наконец хозяин отвлекся от бумаг и скомандовал:
– Подойди, – звук и интонация его голоса были такими, что хотелось слушаться. Больше того, трудно было ослушаться. И вместо жалоб и пеней, почему ее схватили и доставили сюда в наручниках, Варя молча приблизилась к столу. И тогда хозяин тихо-тихо спросил: – Ты присягу давала? – И, не оставляя времени ответить, продолжил: – Ты знаешь, что в военное время тебя бы расстреляли на месте? Как дезертира и предателя Родины?!
Невозможно было объяснить ему, что она (в ее понимании) спасала Родину – и, возможно, все человечество.
– Так что благодари бога, что у нас пока не война. И тебя всего лишь разжалуют, майор Кононова, и предадут суду военного трибунала.
– За что? – пискнула она. Голос изменил ей и прозвучал, к сожалению, довольно жалко.
– Раз – разглашение гостайны. Два – самовольное оставление места службы. Наконец, госизмена. По совокупности получишь лет пятнадцать строгого режима, с конфискацией имущества. Вернешься из колонии старухой, без единого зуба, с туберкулезом и сифилисом. И полюбовника твоего посадим – как его там, – он заглянул в бумагу перед собой, – гражданина Данилова.
– Его-то за что? – пробормотала она.
– Найдем, за что, можешь не сомневаться. Полный букет экономических статей наберем, от заведомо ложной рекламы до лжепредпринимательства и уклонения от уплаты налогов. Не говоря о том, что он контактировал с установленным сотрудником западной спецслужбы. А ты? Ты через Данилова передавала секретные сведения оборонного характера американскому агенту Макнелли?
И тут, в какой-то момент – довольно парадоксально, но факт – чем больше пугал ее Сухотин, тем меньше ей становилось страшно. «В комиссии мне, совершенно ясно, больше не работать, – отчетливо подумала она. – А все остальное… Врешь, не возьмешь! Не станет Павел Андреевич заморачиваться, дела против нас с Алешей возбуждать! Да и мы далеко не все свои козыри на стол выложили».