Аватар судьбы
Шрифт:
Но беда в том, что в открытую сейчас признаваться в том, что думаешь, никак нельзя. Не поймут. Заклюют, покроют позором, либерасты проклятые! И впишут имя твое в позорный список. Проклянут, как одного из величайших погубителей человечества!
Тут ведь вопрос не только сегодняшнего дня. Еще и каким ты в веках останешься. В памяти людской. А эта гадина Кононова – даром, что из спецслужбы и подчиненная! – вместо того чтобы прикрывать тебя, как должна и обязана, напротив, готова поведать всем и каждому о совершенно секретных вещах! И представить его, Сухотина – перед лицом общественности и будущих историков – не как мудрого, заботливого руководителя, а как настоящего
Нет, с этой особой придется договариваться по-хорошему. И он сказал – тихо-тихо, но внушительно и зло:
– Значит, вы думаете, Кононова, что вы со своим подельником и полюбовником Даниловым поступили правильно? Спасли, дескать, Россию и все человечество? И цивилизация теперь пойдет по иному, более благоприятному пути? И он, этот путь, будет лучезарным? А вы уверены? Термоядерных арсеналов еще никто не отменял! И часы судного дня до сих пор показывают без трех минут двенадцать! Не думаете ли вы, что чужие в очередной раз хотели Землю спасти – а вы им помешали? А? Как вам такая мысль? И ведь не возразите! Теперь вечность будете об этом думать, Кононова! И горько заплачете, если вдруг, не дай бог, ракеты с ядерными боезарядами над Землей взовьются!.. Или все та же эпидемия. Собачья чума вы ее называете? Даже вы не отрицаете: инопланетная помощь человечество должна была спасти. А как теперь, после вашего вмешательства? Может, после ваших эскапад помощь с их стороны не придет? И наша цивилизация погибнет? Поразмыслите об этом на досуге, Кононова.
Варя молчала. Простыми истинами, которые втолковывал ей куратор, она была совершенно убита. А он продолжал:
– А досуга у вас теперь будет много. Скажите мне за это спасибо, Кононова. А то грязь бы месили в дисбате! Но служба ваша на этом окончена! Можете быть свободны – и идите, сдавайте дела! И рапорт пишите об увольнении по состоянию здоровья. И радуйтесь, что так легко отделались. Но помните о сроке подписки о неразглашении! И если кому-то где-то начнете болтать, как это сделал Зубцов, или попытаетесь свои записи из Яранской области обнародовать – с вами будет ровно то же, что будет с ним! Идите, Кононова. Пока свободны! И Данилов ваш – тоже свободен! Тоже – пока!
Варя вышла. Она не знала, ликовать или расстраиваться – но в первый момент, конечно, возрадовалась: в этот кабинет она входила бесправной арестанткой, а покидала его, хоть и разжалованной, но свободной и живой! А куратор придвинул к себе настольный календарь и косо черкнул: Петренко – снять! К чертовой матери убрать этого полковника, не годится такой в главы комиссии, распустил своих сотрудников по самое не могу!
Этот день для нее тянулся бесконечно. Ее разбудили в палатке в семь. Вылетели из Яранска они, судя по тому, как высоко находилось солнце, часов в двенадцать дня по местному времени и неслись на запад со светилом наперегонки. Поэтому когда около часа дня по Москве приземлились в «Домодедове», в Яранске был вечер. Примерно в три ее доставили на госдачу к Сухотину. Пару часов продолжалась беседа, а потом все тот же микроавтобус повез ее куда-то по столичным пробкам. Она надеялась, что по направлению к дому – потому что ей вернули рюкзак и сумочку-«ксивник» с косметикой, документами и телефоном (правда, разряженным). И все-таки она волновалась и не могла расслабиться и задремать, хотя день ее длился уже часов двадцать.
Около восьми вечера воронок для вип-арестантов доставил Варю к подъезду
Кононова поднялась в квартиру. Боже мой, все такое родное, она уже и не чаяла это увидеть! И ванная! Зеркала! Душ! Вода, горячая и ледяная – она и не припомнит, когда в последний раз нормально мылась, это было еще до отъезда, в Москве! А прошло с тех пор – подумать только – немногим более двух суток, а ей кажется – целая вечность!
И она отправилась в душ, а когда вышла, то, как в сказке, в дверь раздался звонок – она никого не ждала в десять вечера, но открыла, а на пороге – он, Данилов! Какое счастье! Диковатый, заросший, с рюкзачищем! Смеется:
– Представляешь, меня выпустили! Выкинули из самолета, провели через ВИП-зал, наручники сняли и сказали: иди, куда хочешь! Ну, я захотел к тебе. Такси взял – и вперед! А ты тоже свободна! Я, как свет в твоих окнах увидел, так успокоиться не мог! Сначала испугался: вдруг обыск? А потом понял: меня освободили – значит, и тебя выпустили!
А она в ответ только усмехнулась – кривоватой получилась усмешка:
– А меня, представляешь, со службы погнали.
А он, в ответ, с энтузиазмом:
– И отлично! И здорово! И прекрасно! Теперь никто, значит, не будет мешать нам пожениться! И завести ребенка! Никто не будет стоять на нашем пути!
Она вылупилась на него:
– Ты это всерьез?
– А то как же! Еще как всерьез! – и схватил ее, с мокрыми после душа волосами, неуложенную, умащенную кремами, в халатике. А сам – небритый, заросший, в куртяге, подванивающий кутузками, самолетами, потом и бензином.
– Уйди, дурачок! Разденься! В душ сходи!
Эпилог
С той достопамятной ночи прошло три или четыре дня.
На следующий день Варвара вышла на службу и первым делом отправилась в кабинет к Петренко. Тот оказался хмур:
– Пиши, Кононова, рапорт об увольнении из рядов по состоянию здоровья. И еще скажи спасибо за такую формулировку. Впрочем, и я тоже, как оказалось, не соответствую занимаемой должности.
Варя ахнула:
– Увольняют?
Петренко сухо возразил:
– Переводят. На твою должность, между прочим. Майорскую. Еще, говорят, пожалели. Мне до пенсии два года осталось.
Варя с чувством проговорила:
– Простите меня, ради бога, дорогой Сергей Александрович! Я вас подвела. Но за то, что я совершила, извиняться не буду. Считаю, что все сделала правильно.
– Бог тебя простит, – блекло прореагировал начальник. – Иди.
Перед окончательным увольнением ей следовало пройти обследование в военном госпитале. Как она горько пошутила, армия должна убедиться, что по состоянию здоровья увольняют только вполне здорового человека. Она разобрала свой стол, рассчиталась с библиотекой и архивом. Теперь ждала места в госпитале, а дальше… Надо было искать себя в гражданской жизни. Новую работу, дело по душе.
И – думать о свадьбе? Или то, что сказал ей Данилов вечером после освобождения, было лишь мгновенным порывом, вызванным стрессом?
Сам он отправился, наконец, заниматься привычным делом: вести прием. И впрямь, страждущие клиенты его заждались. Сименс не мог нарадоваться, что экстрасенс вернулся к работе.
Однажды вечером, отдыхая после тяжелого дня (а погружаться в страдания людские всегда нелегко, особенно если сделаешь слишком длинную паузу), Алексей взялся для отдохновения просматривать новостную ленту. И углядел, в числе прочих, сразу четыре события.