Авдотья и Пифагор
Шрифт:
Тем более что основания держать вооруженную охрану все-таки имелись.
Пиф поежился: хотя для него с Дунькой все закончилось благополучно, вспоминать некоторые подробности недавнего боя не хотелось.
Там, на острове, бандиты в драку вступать не стали, справедливо рассудив, что с их пистолетами против автоматов и крупнокалиберного пулемета, установленного на катере, воевать бессмысленно. Попав под прицелом на его борт, они молча ожидали решения своей участи, не прося пощады и не предлагая никаких сделок — люди тертые и готовые ко всему. Ждать пришлось
Лодку Пифа с разобранным карбюратором спасители велели оставить на острове — за ней заедут позже, как и за тримараном бандитов. Дуню и Диму посадили в единственную крошечную каюту катера и, убедившись, что они целы, отпаивали крепким кофе с хорошей добавкой не менее крепкого коньяка.
Бандиты же оставались на палубе, под прицелом автоматов, на сильном ветру — видимо, с ними проводились какие-то следственные действия. По крайней мере, командир катера, высокий мужик с хмурым, европейского типа лицом и здоровенным пистолетом в открытой кобуре, дважды вызывал Пифа «на улицу», чтобы тот всмотрелся в плененных бандитов и попытался задать им несколько вопросов.
Бандиты на вопросы отвечать не хотели, просто нагло улыбались и молчали. Пиф не узнал никого, однако настоял, чтобы ему дали перевязать раненного гарпуном кавказца, тому становилось совсем худо. Светлов провел противошоковую профилактику и, усомнившись в работе сердца, ввел внутримышечно соответствующие препараты. Командир неодобрительно за всем этим наблюдал, но шприц и ампулы из судовой аптечки взять разрешил. Впрочем, до больницы Сан-Педро было уже недалеко.
Пифа вновь завели в кубрик, он же кают-компания, где под пледом никак не могла согреться Дуняша: она и перенервничала немало, и солнце успело зайти за горизонт, отчего жара сразу сменилась свежестью, усиливаемой большой скоростью движения катера.
Из кубрика вышли уже по прибытии, причем не в пансионате, где оставались их вещи, а прямо в Сан-Педро. На берег сошли «чоповцы», все пятеро, и Пиф с так и не согревшейся Дуняшей: Светлов, пользуясь возможностью, с удовольствием обнимал подругу, щедро делясь с ней своим теплом.
А вот пленные на причал гостеприимного Сан-Педро не попали.
– Где ж они? — удивленно спросил Пиф у командира катера.
– Кто? — так искренне удивился командир, что у Светлова пропала охота к дальнейшим расспросам.
К тому же он вспомнил, что после неудавшейся процедуры «опознания» слышал какие-то звуки, похожие на хлопки. Еще подумал, двигатель засбоил. Однако, похоже, стучал не двигатель.
Впрочем, кошмары его следующей ночью не мучили. Нельзя сказать, что Пифу было наплевать на расстрел безоружных пленных в открытом море. Однако, в конце концов, это не он к ним пришел, а они к нему. И они сами выбрали игру с такими злыми правилами.
Дуняша и Дима вдоволь наплавались в прозрачной
По дороге Пиф пару раз нежно дотронулся до плеча Дуняши и один раз, когда она к нему обернулась, нежно обнял.
Почувствовал сладкое прикосновение к влажной и гладкой Дуняшиной коже, соприкоснулся грудью с ее мокрым после купания лифчиком, ощутил ее тугое, такое притягательное тело, но не ощутил ответного движения.
Нет, Дуняша его не оттолкнула. Однако и не придвинулась сама. Ситуация еще должна была вызреть…
Впрочем, это никак не портило настроения Пифа. Все равно здесь определенно был рай. Каждого, кто сюда попал, ожидало счастье.
Богданов живет и умирать пока не собирается, поддерживаемый Николасом и женой. Вовчик носится по острову и джунглям, сопровождаемый новым лучшим другом Фердинандом — сыном Антонио и Имельды. Единственное, чего боится мелкий Богданов, — что каникулы закончатся и его опять упекут в Москву.
Даже ностальгия, которой так опасался Пиф (не столько за себя, сколько за Дуняшу), пока не мучила. Оба были постоянно заняты, обоих постоянно окружало людское внимание. Наконец оба только что стряхнули с себя путы мучительных московских проблем. И пусть пока новые отношения не вполне завязались, но даже такой, промежуточный уровень гораздо лучше того, что было раньше.
Дуняша с Маратом не общалась ни разу. Возможности были. Не было желания.
Лишь единожды послала эсэмэс-сообщение свекру — от Пифа (а он, соответственно, от Балтера) она узнала о его болезни. Извинилась за причиненные Станиславу Маратовичу, не Марату, страдания и пожелала скорейшего выздоровления. Она не хотела становиться барыней под его руководством, но и смерти ему точно никогда не желала. Она и к Марату относилась бы нормально — какой женщине не нравятся влюбленные в нее сильные мужчины? — если бы эта сила не была жестоким образом направлена против нее самой.
В отличие от Дуняши, Пиф с Маратом общался, хоть и не напрямую.
Богданов обрадовался, узнав про сложившийся расклад, — его ресурсы становились исключительно важными для Светлова, а взамен можно было просить Пифову душу, тем более что он особо был не против. Именно Богданов разработал и осуществил атаку на активы семьи Кураевых. Пиф был в курсе всех тонкостей. Повторись ситуация завтра — он смог бы проделать все сам, разумеется, при поддержке многочисленных партнеров и субподрядчиков финансовой империи Александра Федоровича.
Впрочем, и Богданов пока был совсем неплох. Восхищенный Светлов пару дней назад даже поинтересовался у Николаса, насколько теперь тот увеличит отведенный Александру Федоровичу срок.
Ответ подействовал, как холодный душ: ни на сколько. Хилер почти невежливо объяснил Пифу, что он лекарь, а не волшебник, и Богданов вряд ли переживет осень.
Пиф виновато замолчал, однако все равно отметил классную работу Николаса. Вряд ли кто-то смог бы повторить подобное в Москве, даже такая культовая персона, как доктор Балтер.