Авдюшин и Егорычев
Шрифт:
А поезд все шел и шел…
Подъезжали к большой узловой станции. Поезд замедлил ход, и было непонятно, остановится он или протянет мимо на такой скорости. Они все стояли у двери вагона и смотрели – на соседнем пути остановился другой эшелон, он тоже, судя по всему, шел на фронт, только, наверно, не в том направлении, а может, и в том же самом. И солдаты с того, другого эшелона, стоя в вагонах или внизу, около них, смотрели на этот медленно катящийся состав.
Неизвестно, непонятно, как взгляд Николая наткнулся на высокого сутуловатого человека, стоящего внизу у вагонов. Он стоял спиной к проходящему
– Лейтенант! – крикнул вдруг Николай срывающимся голосом.
Тот обернулся, и Николай увидел знакомое, такое близкое, что он сам поразился, загорелое рябое лицо и недоумевающий, ищущий взгляд.
– Музыкантов!
Он увидел Николая и всего одно мгновение не понимал, кто это.
– Авдюшин!
А в это время машинист передвинул рычаг, кочегар подкинул угля в топку. Поезд плавно, но сильно прибавил ходу, стало ясно, что он здесь не остановится.
В степи, в небольшой роще, которая маскировала их, они отрыли неглубокие землянки и ждали приказа, летной погоды.
– Сидим у неба и ждем погоды, – сказал Алеша.
Парашюты их были уложены, противотанковые ружья, боеприпасы, а также пулеметы и минометы из других рот были упакованы в ПДММ. Все было готово. И они жили в напряженном ожидании: ложась вечером, они не знали, что ждет их завтра. И в душе у Алеши жила тревога, но вместе с ней ясная уверенность в том, что все окончится хорошо – с ним во всяком случае.
Поодаль стояло несколько белых мазанок, слышались женские голоса, но там расположился штаб, комендантский взвод, и соваться туда не имело смысла.
Объяснили задачу, и взводный напомнил:
– Кроме немцев, там две дивизии власовцев. Так что если кто и говорит по-русски, это не значит, что он наш. Ясно?
Стали прибывать «дугласы». Сначала один сделал круг и пошел на посадку, ему выложили букву «Т» – посадочный знак, – он плавно, как лыжник с горки, съехал на равнину, подрулил к тополям, стал под ними.
За ним второй, третий, четвертый.
Около белых мазанок появились летчики. Они были словно из другого мира, эти аристократы войны, в своих кожаных куртках, шлемах, унтах, с висящими ниже колен большими планшетами. Николай и Алеша пошли туда, к хаткам, и Алеша завороженно смотрел на летчиков. Один из них, совсем молодой, сняв шлем, сидел на каком-то ящике и пил молоко из кринки.
– Хочешь молока? – спросил он Алешу и, когда Алеша отказался, допил все.
Подошел другой, постарше, и угостил их папиросами. Не табаком, а настоящими папиросами «Казбек». Какого звания были эти летчики, неизвестно, потому что были они в кожаных куртках без погон, но, конечно уж, офицеры.
– Ты посмотри, какой подсолнух, – сказал старший летчик, – как блюдо все равно. Надо бы Валерке привезти…
– А у вас сын? – спросил неожиданно Алеша. – Вот и у младшего сержанта, – он кивнул на Николая, – сын…
– Да, сын, – ответил летчик, не заинтересовавшись сыном Николая, – сын у меня, Валерка. У нас, у летчиков, многие так сыновей называют – Валерий. В честь Чкалова…
Стало вечереть. Подъехали грузовики
– Слушать внимательно! Всем известно насчет власовцев? Сейчас получите ватное обмундирование – брюки и фуфайки. Во всей нашей оперативной группе, начиная от рядового и кончая генералом, не будет ни одного человека в шинели. Все слышат? Ни одного нашего человека в шинели! Если кто-нибудь в шинели будет кричать: «Свои!» – или что еще, бей без разговору: это враг! Получить новое обмундирование!
– Ясно? – крикнул взводный.
Надели все новое, шинели побросали в грузовики. Получили свои парашюты. Надели десантные рюкзаки, тяжелые, в них продукты, боекомплект, гранаты – все хозяйство. Сверху, на спину, – парашют. Впереди, на животе, запасного парашюта нет – при боевом прыжке не положено. Со всем этим стоять на ногах тяжело, легли на бок, единственно удобное положение, – стали ждать.
Совсем стемнело. Они лежали молча, ждали, ни о чем не думая. Карпов начал рассказывать, непонятно к чему, об одной девчонке, любившей его. Она была дочкой начальника ленских золотых приисков, и если бы он ответил ей взаимностью, то тоже был бы сейчас большим начальником, была бы у него броня, но он честный человек и уехал оттуда. А девчонка решила его разыскать…
Карпов явно врал, и чем дальше, тем больше, но никто не пытался опровергнуть его и вывести на чистую воду.
На земле было очень тихо, потом взревел заведенными моторами первый самолет.
Старшина принес спирт, его как-то разливали в темноте по кружкам. Николай сунул Алеше кружку и сухарь. В кружке было мало. Алеша выпил разом, пожевал сухарь.
Потом лейтенант подал команду, они встали и пошли, и шли довольно долго, подошли к самолету, остановились, натыкаясь на передних. Лейтенант побежал что-то выяснять, они ждали, затем он вернулся, и они стали подниматься в самолет по трапу.
Они сели на две длинные скамьи, идущие вдоль самолета, друг против друга. Горела синяя лампочка, и лица их были неприятного, странного цвета. Кто-то крикнул снизу, снаружи:
– Счастливо!
– Спасибо! – ответил лейтенант.
Двери закрыли, зашумели моторы, сперва один, потом второй, самолет слегка задрожал, все громче ревя моторами. Потом он двинулся с места, стал разгоняться, но они знали, что это был еще не настоящий разгон, он замедлил движение, остановился, вырулив на старт, и вот теперь стал разгоняться по-настоящему, затем он оторвался от земли и сразу же немного провалился вниз, словно его потянуло обратно, словно он не хотел расставаться с землей. Но тут же резво пошел вверх.
Они долго летели, сидя в синем полумраке, глядя на странно освещенные лица товарищей и ничего не говоря, потому что в реве моторов ничего нельзя было услышать. Прямо против Николая сидели Карпов и Колотилов. Карпов сидел твердо, положив руки на колени и хмуря брови. Колотилов ерзал на месте, то жмурился, то вновь открывал глаза, то опускал голову, то задирал ее, касаясь затылком парашюта.
Алеша сидел рядом с Николаем, справа от него. Они касались друг друга плечами, как в строю, как на том снимке. Николай покосился на Алешу. Тот задумчиво смотрел на Карпова, но, должно быть, не видел его.