Авеню Анри-Мартен, 101
Шрифт:
— Я уверен, что вы сможете его найти. Рассчитываю на вас. Запомните, в семь часов, улица Пресбур, 19, — и его физиономия вновь расплылась в улыбке. — Элен будет очень рада! До завтра.
Франсуа Тавернье с силой сжал под столом кулаки.
— А жена вашего друга очень мила. Смотрите, она делает вам знаки.
Увешанная драгоценностями Элен Школьникофф приветливо махала им ручкой с тяжелыми кольцами на пальцах.
— Не говорите больше, что эта свинья мой друг, — раздраженно бросил Франсуа,
— Он — может быть. Но его жена!..
— Вы прекратите или нет?
— Кто это с ними?
— Капитан Энжелике со своей любовницей.
— Подругой прекрасной Элен? Да полноте, расслабьтесь. Не станете же вы портить мне вечер своей мрачной физиономией! Я совсем не виновата в том, что вы встречаете здесь людей, которых не хотели бы видеть.
Взглянув на него, Леа даже подумала, что Франсуа забыл, где они находятся, и пару раз похлопала его по руке. Она откинулась на спинку стула и как можно ласковее попросила:
— Давайте не будем больше спорить. Мне так хорошо. Хотите выпьем?
Он опустошил свой бокал с шампанским. Официант тотчас наполнил его вновь. Молодость и красота Леа, ее непринужденность, скромность туалета привлекали взгляды многих мужчин и женщин. На Леа не было никаких украшений, лишь великолепие ее сильно открытых плеч. Среди всех обращенных на нее взоров Леа выделила участливый и одновременно насмешливый взгляд красивой молодой девушки, одетой в элегантное белое вечернее платье. Ее лицо показалось Леа знакомым.
— Франсуа, кто это?
— Коринна Люшер.
— Очень симпатична и мила. А кто рядом с ней?
— Ее отец с газетчиками.
— Вы с ней знакомы?
— Нет.
— Жаль, она мне понравилась.
Леа без всякого стеснения оглядела зал.
— Мадемуазель сделала выбор? — спросил метрдотель.
— Я хочу что-нибудь очень дорогое.
Эта детская прихоть вызвала улыбку на сумрачном лице Тавернье.
— Давайте закажем икру. Не знаю, откуда они ее сейчас достают, но здесь она всегда есть.
— Отлично, я беру икру, — согласилась Леа.
— В настоящий момент у нас только осетровая и севрюжья.
— Какая дороже? — спросил Франсуа.
Метрдотель был явно шокирован этим вопросом. С ноткой осуждения в голосе он ответил:
— Осетровая, месье.
— Принесите осетровой. И мне тоже.
— Хорошо, месье. Что еще?..
— Хочу рыбы, — сказала Леа.
— У нас есть морской язык, дорада и фаршированный щавелем лосось. Очень вкусное блюдо, осмелюсь вам порекомендовать, мадемуазель.
— Принесите мне морской язык.
— Хорошо, мадемуазель. А что закажет месье?..
— С удовольствием попробую вашего лосося.
— Месье не пожалеет.
— Передайте официанту, что мы и дальше будем пить шампанское.
Метрдотель
— Вас это устраивает? — спросил Франсуа Леа.
— Вполне.
Из холла ресторана до них донесся неясный шум голосов, затем пожилой господин с бородкой, чем-то напоминающий Альфонса из романа Шатобриана, вошел в зал, потрясая газетным листом, и подсел к столику Жана Люшера. Сидевший напротив газетчик, видимо, поинтересовался причиной негодования. Тот что-то с яростью ответил. Обрывки фраз доносились до столика Франсуа и Леа.
— …притон террористов… они повсюду… коммунисты и голлисты… одно и то же… красная сволочь… всех расстреливать… без жалости… этот, клочок бумаги… в приличных газетах… позор…
Его пытались успокоить. «Альфонс» встал и протянул газетный лист важному толстому господину.
— Вот, смотрите, если не верите!
Толстяк вертел в руках страницу, похоже, не понимая, что это такое.
— У вас в руках, месье, газета голлистов, которую преступная рука вложила в приличное издание.
— Жак! — истеричным голосом взвизгнула дама толстяка. — Сейчас же выброси эту гадость!..
Вконец ошеломленный, тот разжал пальцы. Газета, описав в воздухе пируэт, опустилась у ног капитана Энжелике. Все разговоры разом смолкли, лишь оркестр продолжал невозмутимо играть медленный вальс. Леа едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Она презирала этих людишек, которые минуту назад беспечно улыбались, беседуя с немецкими офицерами, а теперь показали свое истинное лицо, в котором трусость соседствовала с малодушием. Это было омерзительно… Медленно, без сомнения, разыгрывая спектакль перед обеспокоенной публикой, Энжелике подобрал с пола газетный лист.
— «Либерасьон», — громко прочел он вслух.
Затем Энжелике зачитал несколько строк, не обращая внимания на напряженность, установившуюся в зале.
— Оч-чень интересно. Вам знакома эта газета? — спросил он, протягивая лист Мишелю Школьникофф.
Леа даже со своего места видела, как дрожала рука бизнесмена. Музыка стихла.
— Может быть, вы позволите мне, наконец, выпить, — сказала Леа со смехом; ее голос неожиданно громко прозвучал в наступившей тишине.
Все, как ужаленные, резко повернулись в ее сторону. Коринна Люшер весело взглянула на Леа и, расхохотавшись, подняла в ее направлении свой бокал. Леа, кивнув в ответ, гордо подняла свой.
Дерзкая выходка двух молодых женщин разрядила атмосферу: стали слышны смешки и голоса других посетителей ресторана. Энжелике, как хороший актер, присоединился к юным дамам, приподняв свой бокал, к великому облегчению месье Школьникофф.
— Эти юные создания — само очарование! Истинные парижанки, — промолвил капитан СС, скомкав газету.