Август
Шрифт:
Август:
— Если б всё это имело смысл, тогда бы на каждом дворе было много коров и можно было завести здесь и молочную ферму, и сыроварню, и сбивать масло, и вывозить молоко, масло и сыр. А всё остальное — это только чтобы набить собственную утробу, и вообще мелочь.
Поулине не сдаётся:
— Но в былые дни мы не знали нужды. У нас были и зерно, и картофель, и молоко, а во время путины мужчины выходили в море и привозили домой рыбу. Мы так хорошо жили, мы все, что не уставали каждый день благодарить Бога. А теперь!..
—
— Значит, твой иностранец посмеялся бы?
— Да ещё как!
— А мне надо о том горевать?
Август не сразу ответил. Но Поулине ничего не поняла, ни капельки. Она ещё пуще его раззадорила, продолжив свои речи:
— С чего это я стану думать о твоих иностранцах? Вот вы испугались бы его? — спрашивает она у братьев.
Йоаким хочет прекратить спор. Он уже и раньше слышал всё, что эти двое могут сказать друг другу.
— Ты не передашь мне миску с картофелем? — спрашивает он.
— Дело в том, — примирительно говорит Август, — что нам следует брать пример с заграницы. Другого пути нет. Мы должны брать пример, а не болтаться где-то в хвосте. Ты хочешь, чтоб мы были единственным народом, который ничему не может научиться?
— Мать научила меня прясть, — говорит Поулине, упрямо кивая головой.
Август:
— Ты говоришь точь-в-точь, как твоя сестра. Осия вот тоже сидит и ткёт материю на бельё. Это ж надо — будто ей больше делать нечего! Я ей посоветовал наведаться в лавку к родной сестре и купить готовое.
— А она что ответила?
— Ответила, что покупное бельё никуда не годится, и не ноское оно, и слишком много в нём бумажной пряжи.
— Это она правду говорит, — подхватывает Поулине, — я тоже вскорости натку тебе материи на бельё, слышишь, Эдеварт? Вот это будет материя так материя!
Эдеварт на мгновение поднимает голову и снова опускает её.
— Ничего мне не надо, — говорит он.
Август слоняется по всей округе. Делать ему особо нечего, но тем не менее он доволен собой, потому что фабрика уже готова. Правда, кой-какие недоделки ещё остались и не хватает кой-каких машин, которые вот-вот прибудут.
Доволен он и тем, что ему удалось довести строительство до конца, не ограбив при этом двух акционеров из Вестеролена. Он не кровопийца какой-нибудь, напротив, он доброжелательный и отзывчивый человек, а для Иверсена, хозяина невода, и для Людера Мильде и впрямь было бы ужасно, если б этим беднягам пришлось расстаться со своими коровами. Правда, дойди дело до крайности, Август не побоялся бы их пристрелить, а потому,
Август бредёт к Каролусу. Он не прочь покалякать о том о сём с этим престарелым рыцарем, хотя его жена Ане Мария давно уже не та, какой была прежде. Она заполучила своих приёмышей и вполне этим удовольствовалась. Просто удивительно, до чего изменилась столь мужелюбивая и лихая женщина. Верно, всю свою жизнь она тосковала оттого, что нет у неё детей. Она явилась на свет, чтобы стать матерью, а жизнь её обманула.
Ане Мария сидит и читает газету, которую недавно начала выписывать. Муж её тоже чем-то занят, но кивает Августу и приглашает садиться.
— Не стой в дверях, сдаётся мне, стульев у нас хватает.
— Да уж, — льстит ему Август, — стульев здесь хватает не только на двоих. Бог вам в помощь!
Каролус сидит и играет с мальчиками в разные игры. Его это занимает не меньше, чем самих ребятишек, он потихоньку впадает в детство, хотя ему навряд ли больше шестидесяти. С лукавой улыбкой Каролус прячет грифель в своих тяжёлых руках, но мальчики уже изучили все его фокусы и уловки и находят то, что он спрятал; все трое весело смеются, вытирают доску и затевают новую игру. Так они уже играют довольно долго.
— Пора кончать! — говорит Ане Мария. Она складывает газету и обращается к Августу: — Ну, Август, какие новости ты нам принёс?
— Чтоб не врать, никаких! — И тут же добавляет: — Вообще-то в море видели косяк сельди.
— Ах, если бы на самом деле так!
— Я и не сомневаюсь, что он придёт. После недавнего шторма сельдь пошла между Гренландией и Норвегией и должна в конце концов зайти к нам в фьорд.
— Да перестаньте же вы играть! — нетерпеливо говорит Ане Мария. Ей не по душе, что мальчишки не обращают на неё внимания, обычно они держатся за её подол.
— Это что ещё такое? — спрашивает Каролус. — Я что, не имею права поиграть с детьми?
Она снова обращается к Августу:
— Ты, значит, достроил свою фабрику и привёз всё, что к ней полагается? Солидное такое здание получилось.
— Да, есть на что посмотреть.
— Наверно, скоро про неё напишут в газете. Я как раз смотрела, нет ли чего.
— Да, — соглашается Август, — газета пишет и про более незначительные вещи.
— Ах, Август, Август, как это ты всё умеешь и всё тебе удаётся!
Раньше, когда, бывало, Ане Мария так говорила, это кое что да значило, и она сопровождала свои слова нежным взглядом. Теперь же она говорит только по необходимости, а вдобавок смотрит на Августа открыто и прямо, без малейших признаков нежности. Нет, она уже давно стала не такой, как раньше. Но чёрт его подери, если её и теперь нельзя пробудить к прежней жизни!
— Пошли, мальчики, помогите мне, — сказала она, поднимаясь со стула. — Нам надо сварить кофе.
Пришлось Каролусу прервать эту идиотскую игру и отпустить детей.