Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II
Шрифт:
Это была блестящая и тонкая речь, короля переиграли, и ему оставалось лишь объявить перерыв в заседаниях, что-бы дать депутатам возможность еще раз как следует все взвесить и «прийти в себя». Но надежды на это не оправдались, и когда в начале 1674 года сессия возобновилась, Карл снова попал в унизительное положение. Не моргнув глазом он заявил, что никаких тайных соглашений между ним и французами не существует, как не существует «никаких договорных статей, способных повлечь за собой опасные последствия». Таким образом, секретный протокол к Дуврскому договору таковым и остался, [7] однако даже такой прожженный актер, как Карл, не мог сыграть свою роль с обычной невозмутимостью. Многим его утверждения показались неубедительными, он не столько говорил, сколько бормотал, постоянно перебирая какие-то бумажки.
7
И оставался до 1830 года, когда был обнародован историком
Все было бесполезно. Карл проиграл по всем статьям и в начале февраля вынужден был подписать мир с голландцами. Обретения сравнительно с упованиями были жалки, а потери существенны. Голландцы согласились салютовать английскому флагу, но отказались признать морское господство Англии. Они согласились покрыть военные издержки Карла, но большую часть денег удержали, засчитав их как возвращение его долга Оранскому дому. Они закрыли глаза на инциденты в Суринаме, но ни на йоту не отступили, коль скоро речь пошла об их кармане. Так, голландцы отказались платить за право рыболовства в Северном море, а принудить их к этому у Карла просто не было средств. Короче, ему пришлось отступить на всех фронтах. Славы война не принесла, а прорехи в торговле сильно сократили поступления в казну. Карл предпринял попытку найти в стране более прочную и широкую опору, нежели англиканская церковь, а вынужден был согласиться с Актом о присяге. Он заключил союз с самым могущественным в Европе королем-католиком — и только усилил в стране антипапистские настроения. В надежде освободиться от парламентского контроля он расширил свои прерогативы, а кончилось все тем, что депутаты переиграли его и народ стал выказывать явные признаки страха перед деспотической властью.
Да и ближайшие советники Карла, как выяснилось, мало чем могли облегчить его положение. «Кабал», раздираемый борьбой самолюбий, безнадежно распался. Принятие Акта о присяге заставило уйти в отставку со всех постов Клиффорда, и вскоре он скончался. Арлингтон с Бакингемом втянулись в бесконечную свару, примириться не могли, и в сентябре 1674 года Арлингтон удалился с политической сцены. А хуже всего, что хитроумный и обидчивый Шефтсбери (быть может, к этому времени ему стало известно о дуврском обмане) потерял пост лорд-канцлера и начал заигрывать с лидерами оппозиционной Сельской партии. В результате всего этого деятельность правительства оказалась совершенно парализованной. По словам венецианского посла, «король созывает заседания кабинета с тем, чтобы не слушать своих министров; последние же высказываются таким образом, чтобы не быть понятыми». Это чистая правда, и, для того чтобы монархия и монарх сохранились на политической арене в качестве реальной силы, надо было искать какие-то новые пути.
Глава 15. ПОЛИТИКА И ПАРТИИ
Казалось, спасение явилось Карлу в облике грубоватого и трудолюбивого йоркширца сэра Томаса Осборна. Когда он сменил Клиффорда на посту лорд-казначея, все решили, что это фигура временная. Осборна считали администратором, делающим за Бакингема большую часть его работы, однако же этот малоизвестный, бледный, как спирохета, чиновник вскоре заявит о себе как о человеке выдающихся способностей. Опыт, приобретенный на посту казначея флота, убедил его в необходимости регулировать государственные денежные потоки, и теперь он поставил свое незаурядное финансовое чутье на службу королю, стараясь, чтобы в денежных делах тот стал как можно независимее от парламента. Стремясь обеспечить Карлу бесперебойный кредит, Осборн позаботился, чтобы банки, сильно пострадавшие после прекращения выплат по государственным казначейским обязательствам, зарабатывали в год не менее 77 тысяч фунтов на процентах. Далее он договорился с ними о снижении процентных ставок по долгам и значительно увеличил их годовой доход от налогов на домовладения и акцизы. В результате всех этих мер удалось не только полностью выплатить все долги короля, но и увеличить его доход больше чем на 100 тысяч фунтов. Чрезвычайно довольный, король ввел Осборна в Тайный Совет, в 1673 году сделал виконтом, а еще год спустя, уступая непобедимой любви этого человека к титулам и рангам, возвысил до графского достоинства. Теперь сэр Томас Осборн стал графом Дэнби.
Финансовый дар нового пэра еще отчетливее проступал на фоне проводимой им внутренней политики, которая отличалась ясностью и прагматичностью. Едва завоевав положение при дворе, Дэнби прямо сказал королю, что тому не стать «великим и богатым», пока он не «пойдет навстречу желаниям людей». Поскольку нация все больше выступает против католицизма, не следует принимать мер, которые раздражают людей. Дэнби убеждал Карла, что от союза с Людовиком он ничего не выиграет и, вместо того чтобы развивать отношения, порождающие двойной страх: перед ужасами папизма и деспотией, — лучше взглянуть на Вильгельма Оранского как на естественного друга английского народа. Отчасти к такой позиции подталкивали Дэнби его собственные убеждения — убеждения протестанта. Это был твердый и непоколебимый англиканин, который, неизменно оставаясь в моральной оппозиции к веротерпимости, считал, что в духовных делах политическим интересам короны лучше всего служит епископат. Это надежная, традиционная опора королевской власти.
В попечении о ней Дэнби всячески укреплял и отношения с парламентом. В начале 1675 года он от имени короля издал декрет, ужесточающий преследования участников незаконных церковных собраний и предполагающий еще более строгие меры
Лодердейлу, единственному из участников «Кабала», сохранившему свои посты и влияние, вменили в вину действия, заслуживающие увольнения. Обеспокоенным парламентариям было совершенно ясно, что он играет заметт ную роль в заговоре, направленном на установление в стране режима абсолютной власти. Об этом свидетельствуют его размашистые действия в Шотландии, где он правил железной рукой. Далее ему приписывалось утверждение, будто королевские указы имеют силу закона, и уже поэтому Декларация о веротерпимости — документ вполне легитимный. А еще хуже то, что Лодердейл во многом способствовал формированию сильной шотландской армии, которая, как он якобы говорил, может быть использована где угодно для поддержания режима веротерпимости. Карл, однако, давлению не уступил, и депутаты, не сумев отправить в отставку одного из его приближенных, принялись за другого.
Возмущенные лидеры Сельской партии считали, что методы, которыми пользуется Дэнби для увеличения королевских доходов, нарушают старую традицию и чрезмерно усиливают его личное влияние. К тому же он утверждал, будто королевские указы обладают силой закона и даже стоят выше его. Эти обвинения также не имели под собой почвы, и при ближайшем рассмотрении от них пришлось отказаться, но, пожалуй, еще больший скандал разгорелся, когда был сделан очередной запрос (на сей раз в Большой комитет палаты), связанный с отправкой экспедиционного корпуса за границу. Голоса разделились пополам, и депутаты вступили в нешуточную схватку, заплевывая друг друга и сдирая парики. Одни схватились за мечи, другие не давали спикеру вытащить из-под стола булаву (где она лежала, как того требует протокол заседаний Большого комитета) — символ своей власти. И лишь когда это сделать все же удалось, порядок был восстановлен, но уже было ясно, что в таком состоянии депутаты вряд ли проголосуют так, как этого хотелось бы королю и Дэнби.
Оба быстро увидели, какую угрозу таит нарастающая в парламенте оппозиция. Ее следовало подавить, воспользовавшись для этого приемами противника. По указанию Карла Дэнби приписал к Акту о присяге дополнение в форме клятвы, которую должны были принимать все государственные служащие, включая самих депутатов парламента. В нем, для начала, говорилось, что вооруженное выступление против короля и тех, кто выполняет его указания, чем бы оно ни оправдывалось, незаконно. За этим совершенно бесспорным положением следовала чрезвычайно хитроумная фраза, которая, на вид лишь подтверждая сказанное, на самом деле подразумевала подавление протеста в любой его форме. Отныне претендент на государственную должность брал на себе обязательство «не предпринимать никаких попыток вносить изменения в протестантский обряд, утвердившийся в английской церкви, а также покушаться на существующие прерогативы церковной и государственной власти». Вот здесь-то и скрывалось жало змеи. Любая оппозиция королю могла быть истолкована как нарушение данной клятвы и, стало быть, как повод для увольнения. На самом деле королю и Дэнби нужен был показной акт и ручной парламент.
Шефтсбери сразу разгадал таящийся здесь подвох и со всей решительностью выступил в палате лордов против новой редакции Акта о присяге, обнаруживая таким образом сдвиг в своих политических симпатиях. Подобно тому как Дэнби призывал короля учитывать, проводя тот или иной политический курс, настроения нации, Шефтсбери инстинктивно полагался на свою оценку общественного мнения, что и заставило его возглавить оппозицию, стремящуюся ограничить власть короны и расширить влияние парламента. Пока депутаты, вновь распущенные на каникулы, разъезжались по своим графствам, а Карл вынужден был отказаться от поправок к Акту о присяге, становилось все яснее, что в Вестминстере наступают качественно новые времена. Формировалась оппозиционная политика, а вместе с нею — политические партии. В своих открытых поисках союза с короной и церковью Дэнби закладывал основы того, что впоследствии станет партией тори, а его оппоненты строили объединение, из которого вырастет партия вигов.