Авиатор: назад в СССР 10

Дорин Михаил

Вертолёт выполнял нисходящую спираль, а экипаж высматривал площадку. Не прошло и минуты как скорость начала быстро падать, вертолёт практически завис на месте и аккуратно приземлился в поле, поднимая вверх столбы пыли и сухой травы.

Все начали просыпаться и с недоумением смотреть друг на друга. Винты начали останавливаться. Наступила звенящая тишина, сопровождаемая иканием Карла. Бортовой техник вышел из кабины и развёл руками.

— Редукто, — показал он на потолок грузовой кабины. — Масло.

— Это чё такое значит? —

переспросил у него Штыков, завязывающий шнурки на ботинках.

Я уточнил у кубинского техника характер отказа на испанском, и мои опасения подтвердились.

— Это значит, что у нас стружка в масле главного редуктора. Дальше мы вряд ли полетим, — озвучил я неутешительный вывод.

Глава 22

Пыль начала оседать, и можно было уже выйти из вертолёта. Спрыгнув на высохшую под солнцем землю, я огляделся по сторонам. Понять, в каком месте мы сейчас находимся было сложно.

Дороги, ведущей к Лубанго не видно. Вокруг холмы и небольшие лесопосадки, которые ещё сохраняют свежий зелёный цвет. Я попросил карту у ангольского лётчика-штурмана и стал пробовать определить наше местоположение.

Анголец попробовал мне что-то объяснить, но я ни слова не понял на португальском.

— Что он говорит? — развёл я руками и подозвал к себе Виленовича.

Карл был в шоке от аварийной посадки и начал икать ещё сильнее. Вряд ли он мне что-то перевёл бы сейчас.

— Он… ик… гов… ик… — начал говорить Виленович.

— Ладно, не утруждайся, — остановил я Карла, который еле-еле успевал дышать во время своей икоты.

Командир вертолёта Мигель решил нам помочь и встал со своего кресла, направившись к выходу.

— Родио, мы в пяти-семи километрах на юг от дороги. Даже полпути не пролетели, — сказал Мигель, выйдя из грузовой кабины.

Кубинец указал примерное место на карте. Оценив наше местоположение, я сделал неутешительный вывод, что рядом с нами никаких населённых пунктов нет.

Остальные тоже вышли из кабины и занялись привычным в таком случае делом. Каждый счёл своим долгом сказать, что мы в дерьме. За эти несколько минут яркое солнце продолжало припекать мне голову даже через кепку, а нытьё кое-кого из моей группы порядком стало надоедать.

— Это же Ми-8. Он как автомат Калашникова — в нём ничего не должно ломаться, — комментировал сложившуюся ситуацию Ренатов.

— Это тебе не «весёлый», — отвечал ему Гусько, лежащий на скамье в грузовой кабине.

— Как будто у МиГ-21 нет поломок, да Серый? — улыбнулся Марк, поливая голову водой из небольшой пластиковой фляги.

— Я его специально никогда не ломал. Кстати, воду побереги. Неизвестно, сколько здесь торчать, — сказал я, снимая китель. — Мигель, мы чем-то можем вам помочь?

— Сейчас узнаем, — кивнул он на бортового техника, который открыв капоты, пытался добраться до отсека главного редуктора.

Осматривая самую тяжёлую

часть в вертолёте, бортовой техник постоянно ругался, возмущался и был очень расстроен.

— Серёга, чего он сказал? — спросил Костя, который уже снял верхнюю одежду и сидел на ступеньках лестницы в грузовую кабину.

— Пока что ничего хорошего, — ответил я.

После ещё пары минут осмотра вертолёта стало понятно, что мы ещё и без связи. У экипажа никак не получалось включить потребители энергии. Бортовой техник продолжал отборно ругаться, когда я его спрашивал наши перспективы.

— Есть прогресс, Сергей? — спросил Гусько.

— Мат перевести не смогу. В целом мы уже никуда не полетим, — ответил я, опираясь на фюзеляж вертолёта.

— Доложить хоть успели? — спросил Штыков, который отходил к деревьям, чтобы справить нужду.

— Мигель, ты успел доложить? — повторил я вопрос командиру вертолёта.

— Конечно. «Бедствие» даже включил, — спокойно ответил он. — Только ответа я не услышал.

Ещё лучше! Не факт, что о нашей аварийной посадке вообще знают. Остаётся только надеяться, что в Лубанго будут действовать согласно данной ситуации. В таком случае в Анголе предусмотрен следующий порядок: если вертолёт или самолёт не прибыл через час в назначенный пункт, то организуются поиски.

Вот только к тому времени, когда это время выйдет, будет уже ночь. А в тёмное время здесь никто искать не будет.

— Тогда продолжаем спать, — сонно пробормотал Гусько, переворачиваясь на скамье в кабине.

— Запасы у нас есть. Даже выпить кое-что, — улыбнулся Костян, раскрывая вещмешок.

Пожалуй, голодная смерть нам не грозит. А завтра уж нас должны будут найти.

— Ого! А тут и ужи есть! — воскликнул Штыков, направившийся к большому валуну.

На нём извивалась змея с необычным цветом чешуи.

— Ты смотри какая?! — радостно говорил Штыков. — Никогда такой не видел.

— Николаич, это кобра, — сказал я ему, заметив змею, и пошёл к Штыкову. — Она ядовита и плюёт.

— Не умничай, — сказал подполковник и наклонился к змее.

Это была самая настоящая мозамбикская кобра. Окраска оливково-коричневого цвета, края каждой чешуйки — чёрные. И сейчас она поднимает свою закруглённую морду.

— Да ладно тебе, Родин. Это ведь уж, — со спины говорил мне Ренатов, но это был не уж.

— Николаич, отойди от неё подальше! — крикнул я, но было уже поздно.

Змея раскрыла капюшон и приоткрыла пасть. Как в замедленной съёмке, я увидел вылетающие капли яда прямо в глаза улыбающегося Штыкова.

— Ааа! Как больно! — закричал Валентин Николаевич.

Он упал на землю и стал кататься во все стороны, поднимая пыль и держась за глаза.

— Воды! Живее! — крикнул я, когда упал на Николаевича, пытаясь его успокоить. — Не трогай глаза! Сейчас промоем.

— Серёга, блин чё делать? — подбежал сзади Ренатов.