Авиатор: назад в СССР 4
Шрифт:
После душераздирающих и не только её раздирающих мгновений облегчения, я вышел из деревянной будки эскадрильского туалета. Торопясь на очко, я даже и не подумал, что бегу в одних «семейных» трусах в горошек и майке. Так я и стоял в расслабленном состоянии, проводя гигиенические процедуры со своими руками у обыкновенного рукомойника дачного типа. И вот именно в этот момент, когда я так отлично… сходил, из здания высотного снаряжения вышла Елена Петровна и Гелий Вольфрамович.
– Хорошие у меня ребята, Елена Петровна. И проблем с ними мало последнее время. Вы
– Виноват, товарищ командир.
Немая сцена была ознаменована ещё и милым смехом Елены Петровны. То ли цвет моего нижнего белья её так развеселил, то ли вся эта ситуация. Одно понятно – сегодня меня ждёт пыточная у Реброва.
Вольфрамович по-быстрому увёл Майорову с моего пути, грозя мне своим кулаком. Но сейчас мне было всё равно. Надо было уже одеваться поскорее.
– Эээ, чудище! – крикнул, буквально, мне у входа кто-то из лётчиков-инструкторов. Лицо было знакомо, но он явно не с нашей третьей пьющей. – Ты не оборзел в таком виде ходить?
– Виноват. Я просто после полёта в ВКК…
– Фамилия твоя, клоун? – не дослушал он меня.
– Родин.
– Ты чей, Родин? Не учили тебя представляться, как следует? – продолжил меня допрашивать этот неприятный тип.
Волосы зализаны назад, нос картошкой и взгляд, как у маньяка-убийцы. И чего доколебался до меня?
– Виноват, но вашего звания и должности не знаю.
– Ты оборзел, курсант Родин? – продолжал играть на публику «картофельный нос». – Одевайся и пойдём со мной к командиру эскадрильи. Кто у тебя?
– Подполковник Ребров.
– Третья «алкашная». Понятно тогда. Вечно вы своего командира подставляете. А ну, дыхни на меня. Может, ты уже успел потребить?
Насчёт «алкашной» звучало обидно. Да ещё и стоять в трусах и майке было уже некомфортно.
– Вы позволите, я пойду, оденусь? – сказал я, пытаясь пройти мимо этого человека.
– Дыхни, сказал, курсант! – воскликнул он, схватив меня за плечо.
Вот бы сейчас выкрутить его кисть и посмотреть, как он будет выкручиваться. А нельзя, офицер, всё-таки. Наверняка ещё и дипломированный. Надоел он! Освободиться как-то надо от его гнёта?
Вспомнил! Капитан Гнётов из первой эскадрильи. Старший лётчик-инструктор и редкостная мразь по рассказам других курсантов.
– Не буду я дышать. Я не употреблял, и не надо нашу эскадрилью называть «алкашной». Она, между прочим, по лётной подготовке впереди вашей и остальных. И прозвище «пьющая» ей не мешает. Ваша, первая эскадрилья, на месте под кодовым названием «Двадцать один»?
– А ты, значит, вспомнил кто я? Прекрасно. Собирайся и пошли к командиру твоему.
Со спины Гнётова показалась физиономия Валентиновича. Командир звена тут же нахмурил брови, видя подобную сцену.
– Идти не надо никуда, товарищи. Здесь я уже, – сказал он, выходя перед Гнётовым.
– Роман Валентинович, вот, учу вашего курсанта манерам. Внешний вид заметил, какой у него?
– Григорий Максимыч, у вас других дел нет, как вот только моих
– Я с ним не закончил, Валентинович, – возразил Гнётов.
Сначала я немного застопорился, увидев меняющееся лицо Валентиновича. Он всем видом мне показывал, что недоволен моим торможением.
– Курсант Родин, шагоммарш на «высотку», – дал мне команду Новиков, и я не смел задерживаться ни на секунду.
Как-то эта беседа несильно у меня отложилась в голове, поскольку сегодня предстояла ещё куча селекторов. На очереди был разговор у Доброва после ужина.
Состоялись эти переговоры в четырёхсторонем формате в кабинете командира. Он знал мою версию событий и материалы объективного контроля. Теперь же предстояло сделать выводы. Предварительные, конечно.
– Итак, что в итоге. Разрушение фонаря, разгерметизация, растрескивание смотрового щитка гермошлема курсанта, – продолжал Добров перечислять весь список бед, свалившихся на меня сегодня. – Частичный отказ радиосвязи, отказ курсового прибора и высотомера. Это в воздухе.
– Товарищ командир, сегодня курсант Родин полностью подтвердил поговорку «Беда не приходит одна», – сказал Ребров, сидевший за столом напротив Доброва.
– Согласен. Ну и на закуску – обрыв тормозного парашюта и отказ тормозной системы. Ничего не пропустил, Сергей Сергеевич? – спросил он у меня.
– Никак нет, товарищ полковник.
– А всё-таки пропустил. Да, Иван Фёдорович? – обратился Добров к Швабрину.
– Посадка с аварийным остатком, – сказал Фёдорович.
Вот так номер! Швабрин очень рисковал, пытаясь мне помочь. Он же был не один в самолёте, и тем не менее пошёл на выручку. С моими приборами было бы сложно зайти на посадку, вот он и вызвался лидером ко мне.
– Ладно, со старшим лейтенантом Швабриным поговорим отдельно. Есть что добавить у командира эскадрильи? – спросил Добров у Реброва.
– Никак нет. Мы отдельно обсудим этот случай на полном разборе в эскадрильи. Действия обоих считаю правильными, товарищ командир, – сказал Вольфрамович, взглянув на нас.
– Да. По мне так главное, что все живы и здоровы. Самолётов, если что, нам промышленность ещё построит, если этот не починим. Оба свободны, отдыхать, – произнёс бодро командир и подошёл к нам, чтобы пожать руку каждому.
За дверями кабинета мы перекинулись парой фраз с Фёдоровичем, пока ждали Реброва.
– Спасибо, Иван Фёдорович. Выручили всё-таки, – начал я первым обсуждение.
– Не стоит. Это было нужно.
– Вы уж не обижайтесь, но ведь меня могли и «по командам с земли» завести на посадку. Возможно, не нужно было рисковать? – спросил я.
– Об этом в тот момент не думал. Может, и слишком было рискованно, однако все сели и хорошо…
Из кабинета командира выскочил Ребров, которого снова накрывала краснота. Пару секунд молчаливой сцены нам потребовалось понять, что он отправляет нас в свой кабинет. Здесь он продолжил молчать и только вопросительно смотрел на нас.