Авраам Линкольн Охотник на вампиров
Шрифт:
На одиннадцать лет Сара подарила Эйбу маленькую, переплетенную в кожу тетрадь (хоть Томас и возражал). Она заработала эти деньги уборкой и стиркой одежды мистера Грегсона, старика, живущего по соседству, чья жена ушла годом ранее. Книги для подобных семей находились где-то на границе между достатком и бедностью, но такие тетради были действительно роскошью — особенно для мальчишек. Только она могла вообразить счастье Эйба от такого подарка. Не теряя времени на обдумывание, он решил сделать первую запись в тот же день, как получил его.
Журнал Авраама Линкольна, история всей его жизни.
9
Однажды весенним вечером, спустя совсем немного времени после того, как были написаны те слова, Томас позвал сына посидеть с ним у костра. Он был пьян. Эйб понял это еще до того, как присел на пень и почувствовал жар огня. Отец всегда разводил костер, когда испытывал желание надраться.
— Я хочу рассказать про твоего деда.
Это была одна из историй, которые он любил рассказывать пьяным: история о том, как он видел жестокое убийство собственного отца и какой глубокий след оно оставило в его душе. К сожалению, до удобной кушетки Зигмунда Фрейда оставалось еще несколько десятилетий. А в ее отсутствие Томас лишался всякой возможности на здравый самоанализ, скудная на ощущения жизнь человека в пограничных землях оставляла его один на один с его страхами: и ему оставалось только мутное вонючее пойло, которое он употреблял досуха. Единственным утешением Эйба было то, что отец владел даром великолепного рассказчика, умело оживляющим каждую деталь в своей истории. Он подражал акцентам, подражал жестам. Менял тенор голоса и ритм повествования. Он был прирожденным исполнителем.
Такую версию Томас еще не рассказывал.
История началась как обычно, в один жаркий день, в мае 1786 года. Томасу было восемь. Он и двое его братьев, Исайя и Мордекай вместе со своим отцом расчищали четырехакровый участок леса недалеко от фермерского домика, который они же и помогли ему построить несколько лет назад. Томас наблюдал, как отец вел маленький плуг, взрыхляя землю вдоль прямой линии за Беном, старым ломовым конем, что принадлежал их семье еще с войны. Горячее солнце окончательно село за горизонт, покрывая долину реки Огайо легким, синеватым светом, но все равно было «жарче, чем в адской печи» , и влажно. Авраам-ст. работал, сняв рубаху, давая воздуху охлаждать его долговязое, мускулистое тело. Маленький Томас сидел на спине Бена, управляя поводьями, а братья шли следом и бросали в пахоту зерно. Совсем скоро ждали колокол, зовущий к ужину.
До этого места Эйб знал каждое слово. Следующая часть должна была начаться с того, что они услышали воинственный клич шони. Потом старый ломовой конь вздыбался и сбрасывал Томаса на землю. Он убегал в лес, откуда видел смерть своего отца. Но шони не появились. В этот раз. Это была уже другая история. Ее Эйб пересказал в письме к Джошуа Спиду более двадцати лет спустя.
— А правда, — сказал мне отец наполовину шепотом. — В том, что твоего деда убил другой человек.
Раздетый по пояс Авраам находился у самого края расчищенной деляны, в аккурат там, где начинались деревья, когда рядом, из леса, не более чем в двадцати ярдах от места, где они работали, послышался «шорох
Отец сказал мне придержать поводья, хотел опознать звуки. Возможно, это олень, прокладывающий путь сквозь чащу, но еще, мы предполагали, это мог быть и медведь.
Они тоже слыхали много историй. О вооруженных бандах шони, преследующих беззащитных поселян, убивающих белых женщин и детей без разбора. Сжигающих дома. Снимавших скальп по живому. Борьба за земли продолжалась. Индейцы были повсюду. И они не отличались избытком осторожности.
Шорох стал раздаваться из разных частей леса. Как бы то ни было, это точно был не олень, и точно — не один. Отец проклинал себя, что оставил дома ружье, и принялся распрягать Бена. Он не собирался оставлять этим чертям своего коня. Он отправил братьев прочь: Мордекая за ружьем, Исайю — за помощью к станции Хью{2}.
Звук шороха стал другим. Теперь верхушки деревьев изгибались, словно кто-то прыгал между ними, с одной на другую.
Отец стал быстро отвязывать ремни.
— Шони, — прошептал он.
Мое сердце оборвалось, когда я услышал это слово. Я следил взглядом за верхушками деревьев, ожидая кучу безумных дикарей, гикающих и улюлюкающих, машущих томагавками. Я как будто уже видел их красные лица, летящие на меня. Я чувствовал, как мои волосы оттягивают… как срезают скальп.
Авраам все еще сражался с ремнями, когда Томас увидел нечто белое, прыгающее с вершины одного дерева на вершину другого. Размером и обликом он был похож на человека.
Я решил, это призрак. Ведь они могут летать над землей. И их белое тело мерцает, когда они двигаются по воздуху. Это пришел сам дух шони, в наказание, что мы пришли на их земли.
Томас увидел, как он взмыл в воздух и полетел в их сторону, он испугался и не мог кричать. Испугался так, что не мог предупредить отца о его приближении. Прямо к нему. Прямо сейчас.
Я увидел белые всполохи и услышал крик, который, должно быть, перебудил всех мертвецов на милю вокруг. Старый Бен испугался, сбросил меня в грязь и рванул вперед, а, поскольку плуг был не до конца отвязан, он уволок его с собой на одном ремне. Я посмотрел на то место, где стоял отец. Там его уже не было.
Томас с усилием встал на ноги, в голове шумело, а запястье (хотя он понял это лишь несколько часов спустя) было сломано. Призрак стоял в пятнадцати или двадцати футах, спиной к нему. Склонился над его отцом, величественный и спокойный. Сияющий, словно Бог. Упивающийся беззащитностью жертвы.
Это был не призрак. И, конечно, не шони. Даже со спины, я смог определить, что чужак был ростом не выше доброго пацана — не больше моих братьев. В рубашке, словно сшитой на кого-то, в два раза больше его. Белой, как слоновая кость. Наполовину заправленной в полосатые серые брюки. Кожа по цвету отличалась от человеческой, сзади на шее перекрещивались две маленьких синих черточки. Так он стоял, неподвижный, не дыша, и его едва можно было отличить от статуи.