Аврора Горелика (сборник), Аксенов Василий Павлович

Аврора Горелика (сборник)

на обложку

Аксенов Василий Павлович

Шрифт:

МАМА

Но в ресторане никогда не сделают такой рыбы. И вообще, в ресторане никогда не знаешь, чем тебя накормят.

ПРИНЦКЕР

Конечно. Можно, я тебя поцелую?

МАМА

Марк, какой ты стал толстый… А ведь был футболистом, как Буль, офсайдом…

ПРИНЦКЕР

Инсайдом…

МАМА

Ты был таким мощным, мускулы у тебя так и катались, ты носил меня на руках и в буквальном и в переносном, а сейчас никак.

ПРИНЦКЕР

Вот

как? (Легко подхватывает ее на руки.)

Свет гаснет. В глубине сцены возникают огни большого дома. На просцениуме освещаются фигуры Светланы и Кисточкина. Они стоят, облокотившись на прилавок продпалатки, курят, молчат.

КИСТОЧКИН

(начинает петь). Эту женщину увижу и немею, потому-то все никак не подхожу, ах, ни кукушкам, ни ромашкам я не верю и к гадалкам, понимаешь, не хожу… Хочешь, я выведу сейчас машину, и мы с тобой помчимся, помчимся, будут мелькать огни и скорость все изменит, и мы будем ни при чем, техника будет в ответе, хочешь?

СВЕТЛАНА

Дешевые номера. Куда помчимся?

КИСТОЧКИН

Нет в тебе романтики ни капли. Ну, помчимся во Внуково, в Голицыно, в Сочи, куда хочешь…

СВЕТЛАНА

Отпадает.

Они остаются в тени, а прожектор вдруг освещает комнату Игоря и Эллы. На кровати в ночной рубашке сидит Элла, расчесывает волосы и ногой подкачивает детскую колясочку. Игорь с тихим ожесточением разворачивает раскладушку.

ИГОРЬ

(свистящим шепотом). Всю свою сознательную жизнь веду борьбу с этим предметом. Когда же у меня будет своя постель?

ЭЛЛА

Когда поумнеешь, тогда и будет.

ИГОРЬ

Значит, никогда. (Снимает брюки, садится на раскладушку и молча начинает имитировать движения джазиста, отрываясь от трубы, шепчет.) Майлз Дэвис. Импровизация в миноре.

ЭЛЛА

Ложись. Проспишь на завод.

ИГОРЬ

Ты забыла? Завтра я в вечернюю.

ЭЛЛА

Тогда пойдешь утром в молочную кухню.

ИГОРЬ

(со вздохом откладывает трубу, гасит свет). Эх, какая лажа…

В темноте начинает пищать ребенок. Фигура Эллы в белой длинной рубашке маячит возле кроватки.

ЭЛЛА

(поет). Засыпай, мой милый чудный беби, исчезай, печали след.

Игорь, импровизируя, подпевает ей, ребенок

затихает. Элла ложится.

ИГОРЬ

(шепчет). Элка, помнишь, как мы встретились с тобой в «Шестиграннике»? Я солировал и вдруг увидел, что ты стоишь прямо возле эстрады и смотришь на меня и отказываешь всем чувакам. И в тот же год мы поехали с тобой на юг, на халтуру. Помнишь, как было на юге?

ЭЛЛА

А сейчас я какая стала противная, правда? Гадкая стала и некрасивая, не тот кадр…

ИГОРЬ

Ты все такая же, только время стало другое. Все тогда было просто – дуй в трубу и киряй, вот и вся забота, а сейчас думать надо обо всем, и мы уже стали не такими веселыми…

Освещается кабинет профессора Аброскина. Аброскин вдвоем с Нытиком за бутылкой коньяка.

АБРОСКИН

Вы хоть немного знаете этого Кисточкина? Что он за человек?

НЫТИК

Женю Кисточкина? Прекрасно знаю. Здоровый молодой человек, еще два года назад выступал в соревнованиях по самбо, сейчас весь в журналистике. Типичный представитель родившихся в сорочке, знаете ли, не то что я; 30 лет, прекрасная внешность, чудная должность, заработок, перспектива, своя автомашина, девушки, какие девушки… Ах, профессор, я сегодня откровенничаю – всю жизнь мечтаю о таких девушках, хотя бы об одной, а у него их столько! (Замечает выражение лица Аброскина.) Ой, простите, я хотел сказать, что Кисточкин очень искренний человек, но знаете, современная молодежь… Ну, конечно, ему пора уже остепениться.

АБРОСКИН

Да мне-то что? Думаете, меня волнуют его отношения с моей дочерью? Ничуть. Меня научили относиться ко всему философски.

НЫТИК

Правильно, я тоже только в этом нахожу утешение.

АБРОСКИН

В чем?

НЫТИК

В философии.

АБРОСКИН

(хмелея). Вы вообще знаете, кто вы? Вы – паста!

НЫТИК

(потрясен). Паста?