Австрийская площадь, или Петербургские игры
Шрифт:
Стол был накрыт в соседней комнате. Смущение, которое в первый момент почувствовал Петр, прошло, как только они уселись.
«Сколько же там — тысяча или больше?» — подумал он, ощущая содержимое нагрудного кармана.
— Скромно, но со вкусом, — сказал Степанов, разливая коньяк. — Давай, чтобы не по последней.
За кофе Степанов вроде бы невзначай спросил:
— Ты ведь Кошелева знаешь?
— Конечно, знаю. Как раз интервью с ним закончил. Оно у меня для постоянной рубрики о работе мэра в районах. Все готово, только согласовать не могу — главный положительный герой заболел.
— Положительный,
— А как иначе? — удивился Петр, слегка осоловев от хорошего коньяка. Он же в мэрии, районом руководит.
— Понимаешь, какая штука, — задушевно понизил голос Степанов, — народ на него жалуется. К зиме не подготовился, в домах холод, на улицах грязь. А люди недовольны, и, скажу по секрету, мы его наказать собираемся, крепко наказать. Да и вообще, что это за мэр, который никого не снимает? Люди этого не поймут. И ясно, что недовольны. В общем, к тебе просьба: покопай на него заранее. Чтобы в нужный момент шарахнуть из всех калибров, залпом. Пусть народ увидит, что мэр не только пряники раздает. К тому же Кошелев не из наших. Вот был у нас в торге один директор, Кузьма Семеныч, нормальный, правильный мужик. А к нему куратор из райотдела КГБ прицепился сверх положенной меры. Семеныч месяц терпел, другой, третий, а после надоело от себя отрывать — послал того подальше. Через неделю ревизия, за ней другая. Никто и крякнуть не успел, как наш Кузьма загремел под фанфары, к собственной, кузькиной матери. Сказать по правде, не люблю я этих гэбистов. Крапивное семя! Да и менты не лучше. Всем только дай и еще дай. Так что не жалей Пал Константиныча. Он бы тебя не пожалел!
Петр дернулся сказать, что знает про аферу с Австрийской площадью и про возню с квартирой Кравцова, но не успел.
В комнату тихонько скользнула миловидная Танечка:
— Юрий Григорьевич, вас Анатолий Александрович к селектору!
— Ну ладно, после доскажу, — вставая, сказал Степанов, — а ты уж подготовь все, как договорились. Две недели имеешь!
1.21. В сплетенье нежных рук смыкается кольцо
— Ну и кавалер у тебя появился! — сказал Петр, увидев на столе огромный букет в переплетенной серебристыми нитями корзине.
— Иностранцев принимали. У одного немца залысина была — на полголовы. Я ему так все уложила, что кудрявым стал, как мой Колька. Он хотел отблагодарить, но я взять побоялась. Он, видно, подумал: раз не беру, значит, гордая. Вот и расщедрился на этот веник, — беспечно хихикнула Ира. — Даже адрес узнать не поленился.
— Кстати, про Кольку. Ты говорила, ему зимняя куртка нужна…
— Лучше не вспоминай. И куртка, и сапоги. И штаны каждый месяц чиню.
— Купи новые, а что останется — на конфеты, — Петр протянул Ире пять стодолларовых бумажек. Ему было приятно видеть, как меняется ее лицо — от изумления к неожиданной радости.
— Господи, как я счастлива! — Она благодарно поцеловала Петра.
— Лет десять назад, — помнишь, когда в магазинах ничего не было, жена приятеля, француженка, совершенно серьезно сказала мне, что завидует советским женщинам: как им просто стать счастливыми, достаточно получить в подарок новые сапоги.
— Ты думаешь, что-нибудь изменилось? — Ира на мгновение задумалась. Всюду все есть, а попробуй купи!
— Ну, все как-то живут…
— Я недавно подружку встретила, раньше со мной проводницей работала. Была такая серенькая, колготки штопаные, каблуки стоптанные. А теперь — не узнать. Вся расфуфыренная — Пьер Карден с ног до головы. Спрашиваю: «Ты, что, наследство получила?» Она отвечает, что после того, как я ушла, ее перевели на южный ход. Сперва фрукты-овощи возила, потом этих стала пускать. Кого на час, кого на больше. С каждого рейса меньше тысячи не привозит. Говорит, вроде бахвалится, а у самой слезы. Муж ее выгнал, испугался заразу подцепить. Она с дочкой осталась, та неделями одна-одинешенька, совсем от рук отбилась.
А у нас, на объекте? Девчонки только и ждут, когда клиент клюнет. Тем более если иностранец. Наши-то поблагодарить не спешат. Особенно из мэрии. Каждый под самого важного выделывается. Трахнет, отряхнется и пошел. У самого вместо х… — мизинчик, а туда же, осчастливил! И не пожалуешься. Вмиг выгонят, а куда устроишься?
— А ты? Как же ты? — Петр ощутил неприятный холодок.
— Я? — переспросила Ира. — Меня не трогают, я как бы за Степановым числюсь. Юрий Григорьевич не злой, справедливый, его у нас уважают. Если б я его тогда не встретила… Спасибо, что устроил меня на объект.
Жуткое предчувствие охватило Петра. Он знал, каким будет ответ, но не хотел слышать и знать правду, просто не мог ее вынести. И не стал спрашивать.
— Объект? Анекдот такой был: «Субъект поехал на объект…», — сказал он.
— Не говорить же каждый раз «спецрезиденция мэрии Санкт-Петербурга для приема официальных делегаций». Язык сломаешь! — возразила Ира. — Объект и есть объект. Все так говорят.
Темнота скрадывала жуткую ветхость и убогость малюсенькой комнатенки. За одной стенкой капризничал Ирин сын, Колька, а за другой скрипели половицы и что-то бурчала соседка.
— Бедная, — сказала Ира, — опять с сыном разговаривает. Столько лет прошло, а она все ждет и ждет, не может поверить. Он был очень хороший, с двумя моими подружками переписывался, обеим жениться обещал, когда вернется. А последнее письмо оттуда мне прислал. Там фотография была, последняя. Стоит серьезный, с автоматом и какими-то железками, а уши из-под каски все так же торчат, как в детстве. Я его ушастиком дразнила. Письмо пришло, а его уже нет.
Было тепло и грустно. Но это была особая, сладчайшая грусть, когда физическая близость становится второстепенной, уже ничего не добавляя.
«Так сердце рвется от любви на части», — вдруг вспомнил Петр. Он крепко обнял Иру, и она сразу откликнулась влажным поцелуем.
— Ну что же, судя по всему, с полмесяца у нас есть. Даю тебе на все мероприятия в усиление трех человек, включая Авдеева. Отзывай его с этих гребаных курсов. Учти разницу во времени и срочно отправь туда шифрограмму. Я с военными из округа договорюсь, возьмут его своим бортом. Завтра будет на месте. Развернутую справку по всем оперданным — мне на стол через десять дней. Пиши пограмотней, думаю, сразу наверх пойдет.